Системный блок компьютера был залит марочным коньяком. Из той бутылки, которую преподнесли ей на пятидесятилетие. Под ногами хрустели осколки бутылок. Пустых бутылок без записок о помощи.
Ирония была в том, что ее бар — благодарности пациентов — уничтожал сейчас их истории, анамнезы, наработки. Все ее многолетние наблюдения и выводы…
Алиса оглянулась вокруг и вдруг поняла, что этого самого «вокруг» не существует. То есть она — Алиса — существует. А больше ничего нет. Ни стеклянного столика, ни моря слез, ни крохотной дверцы, ни самого зала.
Да и сама Алиса будто бы что-то потеряла.
— Где я их потеряла? — подумала она. — Совсем голову потеряла.
А может, и не голову и не она потеряла?
Или, может, она — Алиса — совсем все потеряла?
На этой мысли Алиса вконец запуталась. Или, может, это она сама себя потеряла?
Алексей приехал буквально через полчаса, хотя, казалось, по вечерним пробкам это невозможно. Принялся отчаянно звонить в дверь, будто спешил на пожар.
— Да тут открыто, — распахнула створку Ольга.
— Ты в… полицию звонила? — с порога начал он. На лбу его градинами блестел пот. И появилась тяжелая одышка. Все-таки в его возрасте и при таком телосложении подъем бегом на четвертый этаж сразу сказывался.
— Проходи, — вместо ответа подалась назад Ольга, открывая вход в квартиру.
Под ногами ее хрустнул осколок стекла.
Алексей сделал шаг в квартиру, которая приветливо окутала его сшибающей с ног вонью, и на лице его забавно отобразился весь ужас человека, впервые попавшего на руины, оставленные ордой варваров.
Вряд ли раньше ему приходилось видеть, чтобы квартиру — уютную, ухоженную квартиру, в которую вложено столько труда, сил и души — не ограбили даже, не сожгли, а целенаправленно разнесли в пух и прах, не оставив живого места. Будто осквернили и изгадили саму человеческую жизнь.
— Чаю хочешь? — спросила Ольга, поворачивая на кухню.
— О господи… — только и выдохнул Алексей за ее спиной. Видимо, осмотрелся.
А Ольга, спокойная и деловитая, каким-то будто замороженным, гостеприимно-сосредоточенным голосом спросила:
— Тебе лучше чая, да? Ты и так задыхаешься, кофе сейчас лучше не пить. Правда, я не уверена, что чай… — она хотела сказать, что не уверена, есть ли здесь еще заварка. Что хранящиеся в верхнем левом шкафу три упаковки с черным, зеленым и цветочным чаем не раскиданы по полу и не рассыпаны. Потому что в мешанине на полу уже невозможно было что-то разобрать.
Но вдруг судорожно всхлипнула. И градом покатились слезы. Ольга попыталась было поднять руки, прижать их к щекам, чтобы не дать этим слабым стыдным слезать пролиться. Но неожиданно для самой себя разрыдалась в голос.
И очки, сквозь которые она видела мир, заволокло мутью. Так, что она не увидела, а почувствовала, как Алексей сделал шаг навстречу. И теплые полные руки обняли ее за плечи.
Было отчаянно стыдно вот так реветь, как маленькой девочке. Да еще чувствовать, как с нее снимают очки и неловко гладят по спине. Но и остановиться Ольга не могла, рыдала и рыдала, уткнувшись в обтянутое курткой плечо, бормоча:
— Извини-извини… я сейчас…
Нельзя сказать, что слезы ей не помогли. Выплакавшись, высморкавшись, по-девчачьи посетовав на расплывшуюся тушь, Ольга несколько успокоилась. Взяла себя в руки. Что случилось, то случилось — ничего уже не изменить. А квартира все-таки не такая большая ценность, чтобы из-за нее сокрушаться и лить слезы. В конце концов, никто не умер, не заболел. А небольшой косметический ремонт ее не разорит.
— Ты в полицию-то звонила? — спросил рассудительный Алексей, когда они в самом деле сели пить чай.
Пир во время чумы. Было в этой картине что-то сюрреалистическое. Или смешное — как посмотреть.
Чай на расстеленной салфетке, посреди разгромленной квартиры. Из двух уцелевших чашек.
— Нет, — спокойно покачала головой Ольга, делая обжигающий глоток и чувствуя, как по телу пробегает тепло. На нее медленно сходило осознание, принятие. А вместе с этим — уже и усталое успокоение.
На секунду она замолчала, а потом коротко добавила:
— Я знаю, кто это сделал.
И Алексей — мудрый, добрый Алексей — промолчал, ничего не сказал. В этот момент Ольга испытала острое, почти физически болезненное чувство благодарности. И стыда.
— Давай приберемся, что ли… — пробормотал он. И, явно сглаживая неловкость, уходя раз и навсегда от этого разговора, принялся суетливо разгребать мусор, который покрывал стол.
Ольга тяжело вздохнула, оперев голову на руку и глядя на мужчину. Чашка с его чаем так и осталась на столе недопитой.
Конечно, они почти ничего не сделали. Что могли тут поделать два человека? Ольга, с трясущимися руками. Не сжимающимися пальцами.
Но это было сейчас не важно. Главное в эти первые, сокрушительные часы, когда нужно проглотить унижение, собраться и перетерпеть, — она была не одна.
А потому, когда пробило одиннадцать, была уже в силах первой напомнить:
— Леш, тебе домой пора.
Алексей, в ботинках, но без куртки, со взмокшим лбом и выпростанной из-под затянутого брючного ремня рубашкой, кряхтя, собирал с пола осколки.
— Да ничего, — махнул он рукой.