Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

— Благодарю васъ, ваше сіятельство, благодарю васъ! Я постараюсь достать себѣ костюмъ, достойный васъ.

5

Лоренца была прелестна въ красной маскѣ; широкое зеленое платье «графини», какъ она выразилась, дѣлало почти незамѣтнымъ ея хромоту, и Іосифъ, которому все-таки было только двадцать пять лѣтъ, съ удовольствіемъ взялъ дѣвушку подъ руку, — и они отправились по улицамъ, сплошь наполненнымъ маскированной, кричащей, поющей толпой. Все пѣло, кувыркалось цѣловалось, ленты взлетали въ воздухъ, петарды трещали, свистки, гремушки, трещотки, барабаны раздирали уши, и на минуту, когда они вдругъ разомъ стихали, слышались струны гитаръ, будто кто въ бочку сыпалъ крупный горохъ, а въ ней гудѣлъ фаготомъ майскій жукъ. Выпущенные разноцвѣтные пузыри съ веревками летѣли, цѣпляясь и тыкаясь въ балконы, украшенные старыми коврами, кусками парчи и цвѣтными одѣялами. Надувая щеки, трубилъ арлекинъ передъ балаганомъ, а на занавѣсѣ другой, громадный, манернымъ пальцемъ указывалъ на входъ. «Алина, королева Голконды», «Посрамленный Труфальдино», «Сундукъ бѣдствій». Ребята грызли куполъ св. Петра, вытисненный на большихъ коричневыхъ пряникахъ; собаки, лая, отдыхали въ антрактѣ съ красными колпачками на ученыхъ головахъ. Обезьяна вычесывала сверху блохъ на маскированныхъ дамъ, бросавшихъ въ нее объѣдками яблокъ. Ракета! Разсыпалась розой, роемъ разноцвѣтныхъ родинокъ, рождая радостный ревъ ротозѣевъ. Колеса кружились, качели, коньки, юбки нарусомь, чудки, полоски тѣла над ь ними. Кто-то качаетъ высоко верблюжью морду, какъ насосъ. Всѣ шарахаются разомъ, будто самъ Климентъ XIII пастырскимъ помеломъ перегоняетъ паству съ мѣста на мѣсто. Съ горы льется ручей, пестрый, словно кухарка вылила ведро, гдѣ куски и томата, и моркови, и зеленаго лука, капуциновъ, свеклы и краснаго перца, и жирная жидкость. Ахъ, серенада въ бесѣдкѣ! А она на слонѣ двигается, будто сейчасъ всѣхъ раздавитъ. Трескъ вѣеровъ, — арлекинъ сдѣлалъ неприличный жестъ. Блестятъ глаза и густо хрустальный смѣхъ исчезаетъ въ повечерѣвшемъ небѣ. Загорѣлись фонтаны. Кавалеры брызжутъ на пискливыхъ маркизъ и китаянокъ. Бубенчики. Лопаются трико. Все темнѣе. Виденъ мѣсяцъ. Гдѣ же мечеть? Онъ одинъ повисъ безъ минарета. Съ Палатина потянуло свѣжей землейи травою. Прощай, день! Сосѣднее Аvе Маrіа звякаетъ, какъ мирное стадо. Облако такъ тихо стоитъ, будто бы не знаетъ, плыть ли дальше, или вернуться, или какъ бѣлый подолъ опуститься на площадь.

Лоренда, растрепанная, номятая, счастливая, возвращалась медленно домой подъ-руку съ Іосифомъ. Они тихонько переговаривались, вспомипая проведенный день: какъ они ѣли мороженое, рубцы и пряники въ палаткѣ, пили желтое орвьето, какъ смотрѣли фантошей, гдѣ деревянная королева была убита дубинкой за невѣрность, какъ имъ гадал ь астрологь, какъ къ Лоренцѣ присталъ монахъ съ носомъ въ полтора аршина и въ шелковыхъ, вышитыхъ эолотомъ чулкахъ; какъ собачкѣ отдавили лапу: она ее поджала, а директоръ успокаивалъ публику, говоря, что теперь пострадавшей въ нѣкоторомъ отношеніи будетъ удобнѣе: не нужно будетъ утруждать себя поднимать лапку. И все, все, — всѣ мелочи они вспоминали, будто дѣти или влюбленные.

Лоренца шла, снявъ маску и болтая ею на ходу. Глаза ея были задумчивы и нѣжны, а мушка со щеки съѣхала совсѣмъ къ ноздрѣ, придавая лицу смѣшной и трогательный видъ. Она нѣсколько печально говорила:

— Вотъ и прошелъ день и раныпе будущаго года не вернется, да вернется уже не такимъ же. Я буду старше, не будетъ васъ, мало ли что можетъ измѣниться? Вы понимаете, какъ грустно, когда что-нибудь кончается? И я уже не графиня! Я очень глупая и, можетъ-быть, вѣтреная мечтательница, но вотъ я часто мечтаю… Вы не смѣйтесь, я этого никому не говорю, а между тѣмъ я должна это сказать, иначе я лопну… Мнѣ бы хотѣлось ие то, что быть богатой или знатной, а бывать ими… Всегда, это скучно! А такъ: сегодня богатая княгиня, завтра поденщица, послѣзавтра монахиня… Можетъ быть, я рождена быть картежницей, или актрисой. Я вѣдь очень веселая и выносливая… Или авантюристкой! Но одной скучно! И потомъ я обожаю путешествія. Вы счастливы, всего такъ много видѣли. А мнѣ ужъ пятнадцать лѣтъ, а между тѣмъ я никуда не выѣзжала изъ Рима, — вѣдь это же ужасно! Но что объ этомъ толковать!.. Судьба не всегда отъ насъ зависитъ. Простите, что я такъ болтаю. Едва ли это вамъ интересно…

Іосифъ пробормоталъ какую-то любезность и иоцѣловалъ руку у дѣвушки. Больше они не говорили, тѣмъ болѣе, что дошли уже до дома Феличьяни.

Черезъ нѣсколько дней лавку на эстрадѣ Пеллегрнни посѣтилъ графъ Орсини н долго бесѣдовалъ съ хозяиномъ, нрнчемъ они заперли двери и Лоренцу выслали на улицу. Хотя дѣвушка ничего противъ этого не имѣла, но все-таки ей показалось, что отецъ съ гостемъ совѣщаются что-то ужъ очень долго. Наконецъ, они вышлм. Старый Феличьяни долго смотрѣлъ въ слѣдъ уходившему графу Орсини, не накрывая головы шляпой, потомъ обратмлся къ Лоренцѣ:

— Ну, стрекоза, можешь себя поздравить.

— Не зяаю, сь чѣмъ! — отвѣтила дочь, пожимая плечами.