Чудесное мгновение

— Нет, как хотите, хохлатку не могли бы увести простые люди! Разве у меня куры такие тощие, как у Данизат? — продолжал среди других голосов выделяться голос Уцы, достойной соперницы Данизат. У них с Данизат, скорбной вдовою кузнеца Бота, была общая беда, которая, однако, не примиряла женщин, а способствовала взаимной неприязни.

Если вы не забыли, муж Уцы, просвещенный магометанин Батоко, и славный кузнец Бот — оба были лысы, причем у Батоко лысина была больше, и на этом Данизат отыгрывалась: дескать, хоть и у меня муж лысый, но что эта лысина по сравнению с лысиной Батоко.

— Тут был заговор, не иначе! — кричала Уца, поглядывая при этом на Данизат. — И я даже знаю, кто похититель. Знаю. Только мой лысоголовый муж способен проглядеть его. Ой, алла, понятно, за что ты караешь Данизат, но меня-то за что? Порода хороших лошадей различается по цвету шерсти, мой же Батоко не имеет и этой приметы. Не потому ли в его лысой голове нет никакого ума? Разве другой муж потерпел бы грабителей, похитивших лучшую мою курицу?.. Кто вернет мне ее?

Не все согласились с намеками Уцы, что ее курицу угнали бандиты по наущению Данизат.

— Станет банда воровать твою курицу! — возражали ей. — Бандиты охотнее бы угнали коней у Мусы.

Однако Уца не сдавалась:

— Не всем нужны кони, иным и куры… Пускай председатель советской власти даст мне другую курицу.

— Тебе — курицу, а мне — кровать, — решила соседка Уцы Аминат.

— Зачем кровать? Какую кровать тебе надо?

— А ту, что забрали в доме Шардановых.

— Ишь ты! Я помню день, когда аллах принес водою кровать для Дисы, так разве то была княжеская кровать? А ты хочешь княжескую, с железной пружиной.

Началось обсуждение достоинств и недостатков пружинной княжеской кровати. Одни утверждали, что кровать с пружинами хуже, чем кровать без пружин, другие не соглашались с этим. Сторонники простых кроватей говорили:

— Нужно, чтобы сердце и во сне опору имело, а на пружине мягко, как на облаке, поэтому можно и провалиться: кажется, что вот-вот куда-то упадешь.

Аминат согласилась с этим:

— Дали бы хоть твердую, но не знаю, у кого просить, кому писать.

Ей посоветовали пойти в город, там, дескать, есть писаря с легкой рукой. Но необходимость идти в город страшила не одну Аминат.

— Зачем в город?.. Разве поймешь теперь, кто в городе старший, кто вместо Клишбиева? Одни посылают к Иналу, другие — к Казгирею, а третьи — к Астемиру. Давлет же говорит, что главнее всех теперь он.

Кстати сказать, после избрания Астемира Баташева председателем ревкома в Шхальмивоко как-то само собой получилось, что Давлет начал заправлять делами комитета крестьянской взаимопомощи. Пустые сапетки во дворе дома Нургали и самый дом отданы были под будущее хозяйство комитета, сокращенно называвшегося ККОВ. Здесь и утвердился Давлет. Он не без основания утверждал, что сейчас процветание ККОВа одна из главных забот советской власти, а следовательно, председатель ККОВа (люди говорили — «Кова») один из главных деятелей.

Но бывало, что Давлет делал серьезную уступку. Иногда он говорил, что есть человек главнее его, Давлета, — это прокурор. Не все знали про такого человека, прежде кабардинцам не приходилось слышать о прокуроре, ни один человек не превосходил Клишбиева в делах закона и беззакония, и потому многие верили утверждению Давлета, что прокурор — это и есть главное лицо советской власти.

— Иди в город к прокурору, — советовали Уце. — Прокурора даже Давлет боится.

— Как она пойдет в город? Не следует идти туда, — предостерегали Уцу благоразумные люди. — Она не знает надписей. А тот, кто не знает надписей, может в городе пропасть.

С этим согласились и вспомнили, как один кабардинец ходил в городе от надписи к надписи до самого вечера, к прокурору не попал, а попал в Нальпо. Его там приняли за вора и арестовали…

— А кто это Нальпо?

Никто не мог объяснить этого, как никто толком не знал, кто же это такой прокурор, которого боится даже Давлет, как он выглядит.

— Говорят же тебе, медная голова, что это самый главный человек советской власти! Пришла советская власть — стал прокурор. Я слышал, как в городе говорили: без его воли и конокрада судить не могут.

— Скажу я вам, кабардинцы, что наш Саид главнее прокурора — он судит по закону Магомета. К нему и надо идти. А то покуда разберешься, куда лучше идти, — и день кончится.

Мулла Саид теперь был в должности главного кадия, чем очень гордились его земляки.

Много непонятного порождал новый, революционный порядок, ставил небывало трудные задачи и перед Иналом в Нальчике и перед Астемиром в Шхальмивоко…