Чудесное мгновение

Споры во дворе «председателя советской власти» не затихали. За плетнем, по которому весело побежали солнечные пятна, показалась голова Давлета. Председатель ККОВа был в мохнатой папахе, с кинжалом за поясом. Хотя Давлет и старался заверить земляков, что председатель ККОВа главнее председателя ревкома, втайне Давлет завидовал Астемиру и не терял надежды все-таки свалить соперника и занять его место. Видимо, это состояние боевой готовности побуждало его надевать воинственную туркменскую папаху — где только он достал ее? — и лучший свой кинжал всякий раз, когда он направлялся к мирным сапеткам, все еще пустующим.

— Эй вы, неразумные, — протрубил из-за плетня Давлет, — я вам скажу, кто главный!

Но тут из-за другого плетня, с другой стороны двора, послышался голос Дисы:

— А кто скажет мне, куда и к кому идти с моим несчастьем? Кто защитит бедную вдову? Знаете ли вы, что лавочник Рагим, законный жених моей дочери, подал на меня в суд? Я живу с Астемиром крыша в крышу, курицы перелетают со двора на двор, а какую пользу я от этого имею? Я ломаю голову, из каких средств заплатить хотя бы четвертую долю, а председатель советской власти в это время спит. Вот вам справедливость!

Диса пролезла в дыру и показалась но эту сторону плетня.

— Верно! — опять возвысил голос Давлет. — Какой это председатель, который спит, когда его двор полон жалобщиков! Эй, Астемир, вставай, а то я сам буду забирать приношения… Давай, давай. Нафисат, яйца, давай, давай сюда и курицу…

Иные из жалобщиц по старой привычке пришли к председателю с приношением: у этой выглядывала из корзины голова курицы, у другой — утиный нос и даже горлышко бутылки, заткнутое кочерыжкой. Женщины шли не в ревком, помещавшийся в доме Гумара, а сюда, потому что в «присутственное» место женщине ходить неприлично.

Думасара не знала, как поступить с просителями: то ли приглашать их, согласно закону гостеприимства, то ли, наоборот, не впускать толпу даже и во двор, покуда еще не встал Астемир?

Тембот и Лю, протирая глаза и слегка ежась в тени, на утреннем холодке, показались на крыльце, и, пользуясь тем, что дверь открылась, одна из женщин быстро шмыгнула в дом с корзиною в руках. Это была Нафисат, бойкая жена подслеповатого мельника Адама. Веселый караульный Казгирей только и успел перекинуть винтовку из одной руки в другую. Лю осенила надежда: а вдруг винтовка на минуту окажется в его руках?

Думасара пробиралась между людьми с ведром. Новая, хотя и не рыжая корова но старой памяти звалась Рыжая и хорошо наполняла его молоком.

Услышав шаги в доме, Астемир решил, что это Думасара.

— Нет, это я, жена мельника Адама, — отвечала просительница с порога.

— Зачем ты, Нафисат?

— Я, почтенный, большевик-старшина, председатель советской власти, — не скупилась просительница на полный титул. — Это я, кому же быть еще? Кто принесет тебе яиц и самогону, если не я? Уца, что ли? Нет, Уца сама просит, а я не с пустыми руками. Хотела бы я видеть, как бы они пришли с пустыми руками к Гумару. Теперь они говорят: «Старшина-большевик — свой человек». Так что же, что свой? Мой Адам на это говорит: «Для своего нужно больше стараться. Поди к старшине, передай ему самогону, — теперь не достать такого хорошего самогона. Сам Залим-Джери остался бы доволен». Вот как понимает дело мой муж, а другие разве понимают приличие?

— Мне нравится, как ты говоришь о муже. Вам, женщинам, теперь беспокойно живется, не все довольны мужьями, не все складывают о них песни, — Астемир рассмеялся. — Ну, а самогон ты оставь себе. Справедливое дело и без самогона решают. Ну, иди, иди, дай мне одеться…

— Нет, ты уж не обижай меня, Астемир. Кроме кур и уток да гусей, не имею я другой живности, что же касается песен, то, думаю, не дело это для большевиков.

— А вот моя Думасара думает иначе. «Разве это плохо — складывать песни для своего мужа? Не может иначе женское сердце», — так отвечает Думасара… А ты, Нафисат, на сходе была?

— Была.

— Слышала? Теперь женщины равны с мужчинами…

— Не знаю, не знаю, как это выходит. Лишь перед аллахом все равны.

— Ну ладно, иди, я буду одеваться. Вот и Думасара с молоком пришла.

Астемир окликнул Думасару и попросил подать ему таз и кумган.

— Дай-ка кумган сюда, — ловчилась Нафисат, — я прислужу старшине, — она председателя называла старшиной. — Этого приличие требует… Разве теперь знают приличие?

Вслед за Нафисат в дом проскользнула Уца и тоже норовила услужить, хотя с ней не было самогона, а курицу она сама просила.