Думасара уже сидела у окна и приводила в порядок рваный тулупчик, который когда-то носил Астемир, потом Тембот, а теперь тулупчик подгонялся по росту Лю. Она обрезала и без того укороченные, потрепанные полы. Материнская рука быстро ходила туда и сюда. Думасара заботливо осматривала каждую петлю. Еще не совсем проснувшись, протирая глаза кулаком, Лю ощутил приятный покой и необыкновенную радость при виде матери, склонившейся над его одеждой у светлеющего окна… Он подумал: как все-таки хорошо ему жить, несмотря на то, что опять он спит на старой кровати. Он вспомнил, какими глазами оглядывала его девочка, спрашивая: «Разве ты тлепш?» Смотрит, вся взлохмаченная, смешно шевелит носом, как котенок, пригретый у нее на руках. «А ресницы такие большие, — вспоминал Лю, — и каждая ресница растет отдельно… как у Сарымы».
Думасара услышала, что Лю проснулся, сказала строго:
— Пора вставать, сынок. Все пастухи уже на ногах.
Приподнявшись, старая нана забормотала, что и она вставала рано, когда пасла индюшек.
— А я не пастух, — возражал Лю, — я табунщик.
— И табунщики уже давно на своих конях, — заметила Думасара и, отложив тулупчик, принялась за котелок в очаге.
Проснулся и Астемир. Он, видимо, слышал разговор.
— Ну, табунщик, сумеешь ли? — спросил он. — Не сробеешь? Выдержишь до вечера?
Еще бы! Как не выдержать! Только радостнее от сознания, что он целый день будет верхом. Однако он не рассказал, что у них с Тиной есть уговор встретиться у арыка.
На всю жизнь запомнились Лю подробности этого дня.
Было еще свежо, когда наконец Лю влез на широкую, мускулистую спину коня — в ветхом тулупчике, босой, с сумкой через плечо. В сумку Думасара положила два чурека и кусок сыра. А самым ценным предметом снаряжения была выпрошенная у Астемира солдатская фляга. Она вселяла гордость и помогала Лю чувствовать себя настоящим бойцом.
Седла не было — Астемир покрыл спину коня старым войлоком и вместо стремян перекинул веревку с петлями на концах. Веревочный недоуздок Лю крепко держал в руке.
То тут, то там из-за плетня выглядывали нечесаные головы мальчишек и девчонок, и Лю понимал, как они завидуют ему. По дороге к арыку медленно шли женщины с коромыслами. Шли степенно и торжественно, опустив глаза, как будто все они что-то искали, прикрывая платками нижнюю часть лица. Эту картину Лю видел каждый день, но никогда не замечал опущенных глаз и только теперь понял, что женщины по скромности отводят взор от лихого всадника.
Тины среди них не было. Женщины торопились наполнить ведра.
Тем временем Фока уже почти напился. Он водил головой против течения, раздувал ноздри, вытягивал губы, и Лю с любопытством следил за тем, как у коня раздувалось брюхо.
Напившись, конь тряхнул головой и стал ждать, куда направит его всадник. Но Лю помнил наставление отца — не мешать коню самому выбирать дорогу — и тоже ждал, куда понесет его Фока.
Всякое начало трудно.
На деле все выходило не так забавно и весело, как хотелось бы. Лю давно уже не мечтал о встрече с Тиной, а думал только о том, как бы удержаться на лошади. Колени устали. Фока то и дело хлестал хвостом по голым ногам мальчика, и это было очень больно. Лю с трудом вывел коня за околицу, и здесь конь переходил от кочки к кочке, от камня к камню, выискивая траву. Стада, сопровождаемые пастушка́ми, бродили дальше, и Лю не умел направить туда Фока.
Солнце, обжигавшее до полудня, вдруг скрылось за тучами, с гор подуло холодным ветром. Ногам стало холодно, ветер забирался в прорехи худой одежды. Лю изо всех сил прижимался к телу лошади, но и это согревало плохо. «Замерзну», — с ужасом подумал Лю. Он попробовал шевелить ногами, ноги не слушались, и это опять испугало мальчика. «Отнялись», — подумал он. Лю стал тормошить Фока, дергать его за гриву — конь пасется себе, и только. Тогда он снял знаменитую флягу и стал бить ею Фока. Фляга выскользнула из рук. Конь обнюхал флягу, из горлышка которой потекла вода, и пошел дальше. Лю попробовал стать на спине коня на четвереньки, качнулся и, боясь упасть, — теперь уже никто не подсадит, — снова выпрямил ноги, сел верхом. Но как же повернуть Фока к дому? Блестящая мысль вдруг осенила Лю. Он полез в сумку, достал чурек, отломил кусочек и бросил. Фока обнюхал чурек и сжевал его. Лю бросил второй кусочек. Фока съел и его… Каким-то чудом малыш еще держался на лошади. И вдруг — Лю едва успел схватиться за гриву — Фока пошел быстрой рысью по направлению к аулу. Не было сомнений, Фока спешил домой. Лю понимал, какой позор постигнет его, если люди увидят его беспомощность, и, собрав последние силенки, выпрямился на коне, подобрал недоуздок. Так совершенным молодцом, рысью-рысью, Лю опять прошел весь аул, до ворот дома, у которых уже стояла Думасара.
Не скроем — никто так не нужен был в эту минуту Лю, как Думасара, но, подъезжая, он старался и виду не показать, как трудно бывает джигиту.
Пожалуй, и Думасара могла бы не говорить всего того, что вырвалось у нее.