Чудесное мгновение

Нельзя сказать, чтобы девочка была голодной. Никогда она не чувствовала себя такой богатой, как после отъезда княгини. Случалось, прежде о ней не вспоминали целыми днями и неделями, и девочка сама отыскивала себе пропитание. Не потому ли ее курносый носик, казалось, всегда что-то вынюхивает? (Кстати, имя ее — Патина — и означало курносая. Потом «па» отбросили, и осталось Тина.) Распознавать съедобные травы она научилась с помощью Чачи; и кисленькая абаза, и терпкая аму, и корни лопуха, и шершавая лебеда — всему она находила применение. Травы были сытнее цветов, даже цветов акации. Девочка лазала по деревьям, собирая дикие груши или сладковатые орехи чинары. От лазанья по деревьям ее маленькие пятки сделались жесткими, как сама кора дерева, и когда ей случалось убегать от мальчишек по скошенному полю, ни один из них не мог догнать ее.

Вот какой была замарашка Тина. Таинственное всегда окружало девочку. Удивительно ли, что Лю очень растерялся, когда она с котенком на руках вдруг сама шагнула к нему навстречу со словами:

— Ты разве тоже тлепш?

— Нет, я не тлепш, — признался в растерянности Лю.

— Зачем же ты умывался в этой воде? Чача говорит, что нарты тебя за это накажут… Она говорит, что для твоего отца Астемира и для тебя, его сына, нет ничего святого.

Лю показалось, что девочка говорит то же самое, что тогда, на возу с сеном, сказала об Астемире княгиня, — он рассердился и отвечал уже без всякого смущения:

— Это все тебе наговорила твоя княгиня, а вовсе не Чача. Они похожи одна на другую. Я их не люблю.

Девочка задумалась, ответила:

— Чача лечила прежде княгиню, а теперь лечит наших кошек.

— Кошки сами лечатся, — обрезал Лю, — а Чача ходит к тебе в сад только затем, чтобы все вынюхивать своим тонким носом.

— Зачем ты так говоришь про Чачу?

— Так говорят и дада, и нана, и Баляцо.

— Кто это Баляцо?

— Дед Баляцо — отец Казгирея и Аслана, — Лю кивнул в сторону кузницы. — Баляцо был тамадою на свадьбе у Сарымы. Ты на этой свадьбе не была и ничего не знаешь.

— На свадьбе не была, а все видела с дерева.

— С дерева нартов?

— А это какое дерево нартов?

— Вот ты ничего и не знаешь. Наверное, не знаешь и Давлета Чигу-чигу.

Девочка опять задумалась.

— И Давлета знаю — толстый и сердитый, и помню Баляцо — это тот, что приезжал с возом за княгиней. Я знаю и твоего даду Астемира. Он мне сказал, что ты умеешь ездить на колесе истории. Научи и меня.

Лю опять растерялся: как научить Тину ездить на колесе истории? А приятно было услышать, что девочка помнит, как они приезжали с возом. Лю захотелось чем-нибудь польстить ей, и он сказал:

— А ты зато знаешь Жираслана. Эльдар говорит, что ты и теперь ходишь тайком к нему.

Девочка вскинула реснички, но промолчала. Чача уже кликала Тину, но Лю успел ей сообщить: хотя он еще не тлепш, как его старший брат, но отец поручает ему пасти коня Фока, и завтра же он выезжает в поле. Если Тина рано утром выйдет к тому месту, где женщины берут из арыка воду, она увидит Лю верхом на лошади.

Все, что сказал Лю, было истинной правдой. Было над чем призадуматься девочке, когда ее потащила прочь бормочущая проклятия Чача.

Будь то зима или весна, лето или осень — с каждой сменой времени года новое и новое входило в жизнь Лю, которого уже, пожалуй, и нельзя называть маленьким Лю. Нет, он уже не маленький, если ему поручают пасти такого коня, как Фока.

К этому и переходит наш рассказ.

ЮНЫЙ ТАБУНЩИК ПО ПРОЗВИЩУ «ЖИВОЕ СЕДЛО»

По низинным лугам и по берегам реки травы росли еще обильно. Пламя засухи не одолело их.

Взойди рано утром на какой-нибудь пригорок — и ты увидишь: солнышко еще не выглянуло, а из аула уже гонят коров и баранов. А еще через час-полтора стада и табуны разбредаются по всей степи, где белеют камнями широкие рукава реки, зеленеют берега.

Старики пастухи в широкополых войлочных шляпах, в бурках задумчиво стоят с палками в руках. А иной не выйдет в степь без винтовки… Десятки мальчуганов-пастушков собираются в кучки, как овцы в отаре.

Солнце сияет над дальними горами. Если утро ясное, увидишь на одном краю широкую снежную голову Эльбруса, на другом — сверкающий под солнцем гребень Казбека. Но потом знойная сизая мгла затягивает дали. Все жарче в сухой степи, заманчивее журчание речки. Все сильнее пахнет солнцем, пылью и травой. Чем ближе к полудню, тем становится мертвее и тише, не вспорхнет птица, не прожужжит жук…

Не замечая ни зноя, ни строгих, молчаливых стариков, мальчуганы, сбившись в кучку, ведут нескончаемые споры, играют в камешки, в кости, а то и щеголяют один перед другим в какой-нибудь обновке, наигрывают на сопелках, слушают сказку… Очень интересно!

А что же сказать о мальчике, которому предстоит пасти не корову, а коня… да какого коня!

Лю проснулся чуть свет.