Чудесное мгновение

Алим Кешоков принадлежит к тому поколению кабардинских писателей или шире — кабардинской интеллигенции, — которое выросло и сформировалось при Советской власти. Ему уже не пришлось изобретать письменные знаки для записи собственных стихов, как это вынужден был сделать в начале века в лишенной грамоты Кабарде народный певец Бекмурза Пачев, творчество которого стояло на грани устной и письменной поэзии. Ему не пришлось пробиваться к свету культуры через те страдания и лишения, которые перенес до установления Советской власти основоположник кабардинской советской поэзии Али Шогенцуков, учитель Кешокова и в творческом и в буквальном смысле этого слова. Это Али Шогенцуков приобщил учеников школы-интерната — и в их числе юного Алима — к знанию родного языка и к волшебству поэзии. Это он впервые открыл им яркий мир чужеязычных, но столь родных кавказцам Пушкина и Лермонтова.

Словно орлица, заботливо взявшая на простертое крыло своего птенца, чтобы приучить его к полету в поднебесных просторах, Советская власть взяла под особую опеку юное поколение отсталых народностей, чтобы повести его к высотам социалистической культуры. Но это не было шествием по расчищенному пути к завоеванным вершинам. Учась, надо было строить — не очень еще умелыми, еще не окрепшими руками надо было строить новую жизнь, повседневно и повсечасно.

И когда я сейчас гляжу на поседевшего Алима, я думаю, что его становление как писателя измеряется не только дистанцией от первой в истории аула начальной школы, оборудованной в бывшей конюшне, до аспирантуры в Академии общественных наук, но и повседневным познанием жизни в труде и борьбе — от крестьянского поля и пастбища до нелегких «руководящих постов» министра просвещения; секретаря обкома партии и заместителя председателя Совета Министров Кабардино-Балкарии, на которых он работал в недавние годы. Это не послужной список, а напоминание о той повседневной жизненной практике, которая во многом объясняет очень свойственное творчеству Кешокова сочетание лирической романтики и трезво досконального знания самых разнообразных областей жизни, сочетание лирико-философских обобщений с жизненно практической мудростью, накопленной народом.

Устремленный в будущее всадник чувствует за своей спиной огромный путь, пройденный человечеством, советской родиной, и, конечно, с особой остротой, — путь, пройденный родным народом. Он начинается в туманностях древнейших времен, в доисторическом каменном веке и в веках исторических, когда для предков адыгских племен две с половиной тысячи лет назад скифские наездники и греческие мореплаватели были новыми пришельцами. За спиною всадника не только образы древних богов и богатырей-нартов. Шум вешнего ветра наших дней не заглушает в его ушах стона народных песен о нашествии крымского хана и о турецких поработителях, о княжеских междоусобицах и царских колонизаторах, мужественный голос песни о вожаке крестьянского восстания Дамалее Широкие Плечи и гневные голоса народных певцов — джегуако, бичующих князей и царских правителей, и зовущие в бой революционные песни, которые принесли с севера русские борцы за свободу трудящихся и порабощенных народов.

Нет движения вперед без прошлого и памяти о прошлом. Ибо оно учит и вдохновляет в борьбе за настоящее и будущее. И нет правильного осознания прошлого без борьбы за будущее. Когда вы читаете стихи Кешокова, то чувствуете, как крепко сплетаются в их образах и идеях прошлое и настоящее. Движение, деяние, борьба за будущее — излюбленный мотив этих стихов. Да и во всей их идейно-образной системе, где современная тема часто выражается неожиданно обновленными традиционными образами и символами, как бы воплощается это движение.

Как нарт из колчана
Брал меткие стрелы,
Я песни из сердца беру своего.
Я путь воспеваю и трудный и смелый,
И песня мой подвиг, мое торжество.

Да, «с нартовской славой вышли мы в путь», но «мы днями не мерим, как мерили предки, свой путь, — далеко мы решили шагнуть». Автор стихотворения «Труд» перекликается здесь с мудрым народным певцом Бекмурзой Пачевым, который говорил, что надо знать прошлое, но не жить им, что «жить сегодняшней жизнью — это значит жить не прошлым», а «видеть в будущем силу свою».

Кешоков использует национально самобытные образы по-новому, обогащает родную поэзию широкими обобщениями, которые могли появиться только у поэта, взращенного социалистическим обществом и глядящего на мир глазами борца-коммуниста.

Всадник, конь, клинок. Эти традиционные для поэзии северокавказских народов образы, казалось бы, столь же банальны, как образы розы и соловья в азербайджанской или среднеазиатской лирике. Но мысль о банальности никогда не может возникнуть там, где старый и как бы стершийся образ одухотворен новой мыслью и новым чувством, обновляющими его.