Чудесное мгновение

— Такие слова уже говорил истопник, и его за это арестовали, — сказал другой раненый. — Смотри, Астемир, как бы и тебя не арестовали, прежде чем ты остановишь войну.

Это замечание заставило Астемира вспомнить совет Степана Ильича до поры до времени помалкивать. Но сказанного не воротишь. Слова Астемира произвели на всех сильное впечатление. Только Губачиков, увидев в дверях дежурных с мисками, с неизменной торопливостью принялся за свои обязанности.

— Давно ли вас лишили горячей пищи за то, что вы лишились ног и рук? — этими словами, сказанными вполголоса, Астемир как бы закрепил произведенное впечатление, хотя его и беспокоило, не понесет ли он наказания за свою невоздержанность.

Однако никто не тронул Астемира. Это было и странно и значительно: в мире явно случилось что-то такое, чему еще не было места вчера… А может, это происходит только в душах людей? Не все ли равно? Это и есть жизнь, думал Астемир.

Глава седьмая

НУРГАЛИ

Настало время вспомнить о Нургали, и это очень хорошо. Казалось бы, малозначительная история эта ведет к большим событиям, с которых начинается у бывших жерновщиков переход от жизни, завещанной адыге-хабзе, к жизни, какую принесло кабардинцам новое время. Не русский слесарь Степан Ильич Коломейцев, так кто-нибудь другой все равно сделал бы то, что выпало на долю Степана Ильича… А началось все с возвращения Нургали из его долгого и невеселого странствия.

Ровно через год после рождения Лю под шум памятного паводка и после той зимы, когда в овраге нашли тело окоченевшего хаджи Инуса, а именно в начале лета тысяча девятьсот четырнадцатого года, в Шхальмивоко и по соседним аулам долго судачили о двоюродном брате покойного хаджи — о Нургали, отправившемся в загадочное путешествие. Необычайное путешествие затеял этот нищий фантазер, признававший за другими только одно превосходство — богатство, день и ночь лелеявший мечту о собственном обогащении… Дерзкие мечты, сомнительные поступки!

После смерти хаджи Нургали оказался его единственным наследником. Гумар, Аральпов, да и мулла Саид, и даже сам кадий окружного суда — все, конечно, позаботились о ценностях, приплывших в их руки за время сутяжничества хаджи. Но дом, да корова, да еще кое-что все же достались наследнику. Корову и дом в карман не спрячешь. Жить бы дураку в крепком доме с окнами к солнцу, в сторону Мекки, раз привалила такая удача, — так нет же! Неудержимый зуд предприимчивости только теперь и стал по-настоящему разжигать Нургали. Нургали решил осуществить давнюю свою мечту — ехать в далекую страну за золотом, в страну, где, слышал он, золото можно собирать под ногами, как зерно кукурузы, просыпавшееся из мешка.

— Что придумал человек! — восклицали вокруг. — Хочет идти туда, куда и сам Магомет не добирался! Не всякому дано найти пути к счастью. Суди сам. Вот твой брат уж на что был дотошный человек, а разве нашел хаджи Инус то, чего хотел?

— Инус не туда ходил, куда нужно, — угрюмо отвечал Нургали.

И опять слышал возражения:

— Древний Тлепш в железных чувяках дошел до того края земли, где земля скреплена с небом крючками. И все-таки не видел там золота.

— А я доберусь пароходом, — упрямо стоял на своем Нургали. — А пароход сам идет, он не пойдет туда, куда не надо.

Умный Саид покачивал головою:

— Как ты там объяснишь, кто ты, зачем и откуда? Ты не сумеешь попросить кусок хлеба, когда проголодаешься, и воды, когда тебя одолеет жажда. Ты один, а народов и языков на твоем пути будет больше, чем волос в твоей жидкой бороде.

Мулла даже рассказал назидательную притчу:

— Однажды аллах спросил людей: «Чего вы хотите — золота в долинах ваших селений или вечного блаженства в горних селениях рая?» Люди разделились. Одни захотели золота, другие предпочли нирвану. И аллах сделал так: каждому он предоставил право выбирать свою долю. Но алчные навсегда лишились райского блаженства в садах аллаха. Эту участь разделяют и те, кто не гнушается брать золото из рук людей, пренебрегших раем.

Нургали оставался непреклонным.

За короткое время безумный человек продал свою часть наследства — все, кроме дома, засушил бараний бок, да еще и второй, испек на дорогу яиц и кукурузных лепешек, запасся чесноком, наконец разломал стены своего старого, прежнего жилища и заложил саманом двери и окна дома, доставшегося ему от брата-хаджи; посидел в доме у соседа, объездчика Астемира, поиграл с ползающим под столом маленьким Лю и, заручившись обещанием Думасары, что она присмотрит за участком, остающимся без хозяина, вскинул на плечи торбу, крепко стянутую поводом от уздечки, и ушел на станцию.