Страшно думать, что Астемира, может быть, уже нет в живых — аллах призвал его к себе. Зачем? Разве аллах не знает, что осиротеют дети? Бедные малыши! Ну что Темботу — одиннадцатый год. Правда, мальчуган крепкий, правда, кузнец Бот из уважения к отцу не запрещает мальчику присматриваться к ремеслу. Эльдар понемножку приучает его к горну, но, ах, как еще не скоро Тембот будет способен по-настоящему ударить молотом! Еще годы и годы! А вот Лю — этот совсем крошка. А нет ему ни одежды, ни отеческого наставления… Нет в доме запаса семян к весне… «О алла, о алла!» — громко вздыхала Думасара, размышляя о детях так, как будто они и в самом деле уже сироты, и нередко подушка ее увлажнялась слезами. А все слышавшая старая нана шептала молитвы, ворочаясь с боку на бок.
Случалось, проснется и Сарыма. Слышит в темноте причитания и вздохи, и сомнения начинают закрадываться в душу. Не права ли была мать, отдавая ее замуж за Рагима? Была бы Сарыма за ним замужем — могла бы помогать не только своей матери и маленькой Рум, но и доброй Думасаре. Но стоит только Сарыме подумать об этом и вспомнить мокрые губы и маслянистые глаза Рагима, его голос и повадки, как она опять и опять понимает, что иначе поступить не могла… И видит уже другое: Эльдар улыбается своей широкой улыбкой, как бы угадав ее мысли… Но почему вот уж сколько времени она замечает в глазах Эльдара какую-то озабоченность? Что заставляет его часто хмурить брови, задумываться, что это он все соображает?
Так, каждая о своем, размышляли Сарыма, Думасара и старая нана в долгие декабрьские ночи, так было и в ночь, когда большая луна ярко светила на аул, одетый снегом. И вдруг Сарыма почувствовала, что чья-то тень прикрыла окно.
Вспомнилось все, что было тогда, в ночь несостоявшегося похищения. Сарыма насторожилась. Да, кто-то в широкой бурке стоял по ту сторону окна.
— Думасара! — тихо окликнула девушка, но Думасара и сама приподнялась на своей постели, прислушиваясь.
— Думасара! — послышался на этот раз мужской голос за окном.
Мужчина легонько стучал в стекло.
— Думасара!
Проснулся Лю. Должно быть, и ему вспомнилось что-то страшное — он заревел.
И опять, как в ту ночь, все проснулись.
— Ой, Думасара, заклинаю тебя аллахом, не отпирай дверей! — молила Сарыма.
— Ой, алла, ой, алла, что же это такое? — недоумевала Думасара, но что-то влекло ее к окну, за которым покачивалась бурка, то совсем закрывая светлый квадрат окна, то освобождая доступ лунному свету.
Думасара нашарила чувяки. Лю плакал. Сарыма в ужасе затихла, а Тембот не отводил от окна глаз.
И вдруг прозвучал радостный голос старой наны:
— Благословение аллаха! Это Астемир!
Все бросились к окну. Человек смотрел в комнату, и все, мешая друг другу, старались рассмотреть его за окном.
— Астемир! — не своим голосом закричала Думасара и кинулась к дверям.
Упала заслонка, дверь распахнулась, и вместе с морозным воздухом в комнату вошел Астемир — живой, широкоплечий, веселый, в запушенной снегом бурке. Под буркою он держал большой ящик — чемодан, какие продаются в городе.
— Дада! — закричал Тембот. — Мой дада!
— Тембот! Сын мой! Какой большой! А это Лю? Ай да Тембот, ай да Лю! Ну, кто же из мужчин выйдет принять коня? — шутил щедрый на ласку дада Астемир. — А это, кажется, Сарыма? Видит аллах, она!
— Где твой конь? — смущенно спрашивала девушка, кутаясь в платок. — Я выйду принять коня.
— Мы вместе пойдем, Сарыма, — спохватился Тембот.
Маленький Лю смотрел на все происходящее блестящими сонными глазами, вдыхая приятный морозный запах, идущий от бурки отца.
Думасара припала к Астемиру, бормоча:
— Астемир… как мы ждали тебя, мой Астемир…
И Астемир старался успокоить ее.
Старая нана счастливо рыдала в углу.
— Где же твой конь, дада?
— Нет коня, Тембот. Нет коня!.. Да, печально кабардинцу прийти домой пешком. Ну, ничего, зато есть другое. Возьмите это, — Астемир протянул чемодан.
Так в ночь зимней полной луны, когда у русских вносят в дом зеленое дерево — елку, и зажигают на елке огонь, и ждут доброго человека с улицы, возвратился в свой дом из вынужденного изгнания объездчик Астемир, и уж наутро его дом был полон народа.
По русскому календарю, следовательно, было это в конце декабря 1917 года.
Из рассказов самого Астемира мы узнаем, что произошло с ним после того, как лучший кунак его Степан Ильич Коломейцев передал ему кочергу истопника и наказал не выпускать ее из рук, оставаться в стенах госпиталя, а потом русского училища, прозываемого гимназией. Насколько же хорошо выполнил Астемир наказ Коломейцева?
РАССКАЗЫ АСТЕМИРА
Любопытствующих послушать необыкновенные рассказы Астемира нашлось много.