— Твой отец преждевременно умер оттого, что у него не было такого коня, а ты по той же причине не в силах догнать тень собственной жены.
— Ах ты старый мерин! Ах ты Требуха в Желудке! Да что ты понимаешь в лошадях и в женах? На чем ты сам ездишь к своей красавице?..
Муса имел основание так кичливо говорить с Требухой в Желудке: Мариат недавно призналась ему, что она снова беременна. Но и Масхуд имел свои основания улыбнуться в ответ.
Между тем торговля продолжалась. Тот, у кого брали коня, седло, бурку, шел к столу, писарь записывал кличку, масть и возраст жеребца или кобылы, количество купленных бурок и выплаченную сумму, а Нургали тут же отсчитывал банкноты. Продавец тревожно следил за тем, как Нургали смачивал слюной тонкие грязные пальцы и отсчитывал деньги. Хотя тут же, рядом, стоял мулла Саид, без труда можно было обсчитать каждого, потому что никто толком не разбирался в многообразных пестрых билетах ростовского городского самоуправления или терского атамана Караулова. На всякий случай продавец угрожающе кричал на кассира и, призывая в свидетели аллаха, карающего все виды обмана, бережно заворачивал банкноты в грязную тряпку, завязывал тугим узлом и прятал за пазуху. Зеваки радостно приветствовали его «удачную сделку», как бы сомнительна она ни была.
Вдруг разнеслась весть, что на конскую ярмарку прискакал — кто бы вы думали? — Жираслан!
Да! Это был он. Он заметно опустился. После случая с осетинским князем и расправы Клишбиева Жираслан и сам не отзывался на приглашения в богатые дома, и приглашать его стали гораздо реже. Его блестящая репутация незаменимого тамады поблекла, поблек и он сам: на губе оставался след безобразной раны, ус не отрастал с прежней пышностью, и только мрачный огненный взгляд его стал как бы еще более жгучим и пронзительным. Под статным всадником был не прежний красавец Шагди, хотя и новый породистый конь многим нравился. Жираслан, сдерживая его, медленно объехал поляну, разглядывая коней и всадников.
Купленных коней держали под уздцы специально назначенные для этого люди из бывших конников Кабардинского полка, вооруженные и в полной форме. Тех коней, которыми кичились неугомонные джигиты из ближайших аулов, Жираслан оглядел с заметным вниманием, а встретившись глазами с Эльдаром, который тоже любовался лошадьми и всадниками, дружески и весело кивнул ему, как будто и в самом деле встретил друга:
— Салям алейкум, джегуако! Хороши лошадки? Нам бы с тобой по такой! А?
Эльдар приятно смутился от такого внимания к нему знаменитого джигита.
Хотя ярмарка сегодня уже убывала, много еще было шуму и движения. Даже появление Жираслана не всеми было замечено.
Но ротмистр, очевидно, знал Жираслана, знал, чего от него можно ждать, потому что время от времени поглядывал из-под козырька в ту сторону, где гарцевал конь Жираслана…
— Опять собираюсь ехать в Россию, в армию, — проговорил Жираслан, задерживая коня перед Эльдаром, и усмехнулся: — Собирайся со мной, ты пришелся мне по душе.
И снова Эльдару польстило такое обращение, но он отвечал:
— Нет, Жираслан, нам с тобой не по дороге: ты — князь, я — батрак. Я и коня не имею.
— Да, нынче карахалк не хочет держать чужое стремя… Ну, прощай… Думаю, что все же мы с тобой, Эльдар, на одной дороге встретимся. Чует мое сердце…
Ничего удивительного не было, конечно, в том, что Жираслан прискакал полюбоваться хорошими лошадьми, — удивительнее было то, что к концу дня, когда ярмарка уже заканчивалась и поляна почти опустела, а мулла призывал на вечернюю молитву и только пыль, поднятая лошадьми, еще стояла по дорогам, розовея в лучах заходящего солнца, — в это позднее время вдруг показался за плетнем Степан Ильич Коломейцев, славный кунак Астемира.
Что могло заставить Степана Ильича прийти издалека к шапочному разбору? Это объяснилось в тот же вечер.
МЫ — ТРИ БРАТА
Степан Ильич никогда не забывал принести гостинцев Темботу и Лю. Но не только за это полюбили мальчики Степана Ильича. Появление его всегда было для них праздником.
Он был добрый, он все умел: поставить железный ящик для денег, открыть или закрыть самый тяжелый замок, починить затвор винтовки, отбить косу или выковать в кузне Бота большой гвоздь; Степан Ильич умел объяснить то, чего не понимал в книге Астемир, нарисовать лошадь, кабана, кабардинца в папахе.
Вот и на этот раз Тембот и Лю встретили кунака отца радостными возгласами. Степан Ильич появился неожиданно и почему-то с задворок, был особенно серьезен и сразу же начал с Астемиром какой-то важный разговор. А как хотелось Темботу, чтобы Степан Ильич нарисовал Жираслана на лошади или старшину Гумара в нарядной белой черкеске! Впечатления бурного дня еще преследовали мальчиков. Даже Эльдару не удавалось похвалиться перед Степаном Ильичом своей новой рубашкой с вышитыми на ней буквами, а он, Эльдар, так и крутился, так и норовил обратить его внимание на эту обновку.
— Смотри рубашку, Истепан, — не удержался наконец Эльдар, показывая ему вышитые рукава и выставляя грудь.