Чудесный источник

Ким легко поднялся, не чувствуя ни себя, ни земли под собой, побежал, и ему казалось, что он не бежит, а летит на крыльях. Вдруг его стало тошнить, свет в глазах пожелтел, и он упал. Поднялся и опять побежал. Кусты были совсем близко, но выше дороги, на взгорье, и, прежде чем добраться до них, он несколько раз падал и подымался. Прислонившись к дубовому кусту, оседая на него, он почувствовал разлившееся по боку тепло, сообразил, что это кровь течет, но было так приятно, хорошо, будто он засыпал.

Большая лесная дорога, что идет Подужинским лесом к Старой Слободке, огибает Монастырскую гору справа, песчаным берегом Сугры, но мы с Василием Демьяновичем пошли напрямик тропкой, и она вывела нас на обширную пойму, раскинувшуюся слева от горы. Это был тот самый луг, где отряд Деда, перебравшись за ночь через болото Зеленый мох, наткнулся в утреннем тумане на немецкие танкетки, стоявшие возле моста на Сугре у Старой Слободки.

— Вот тут, под горой, и произошло это побоище, — сказал Василий Демьянович, остановившись на луговой дороге, поднимавшейся на поросшее дубовым кустарником взгорье.

Сенокосная пора уже прошла, но только по ту сторону моста, в излучине реки, на лугу, одиноко стояло несколько копён сена.

Грустно оглядев пойму, Василий Демьянович посетовал на то, что вот уже второе лето идет после окончания войны, скот кормить нечем, а пойменный луг опять остался нескошенным, потому что некому косить — во всем селе два мужика; председатель колхоза да бригадир, инвалид на деревянной ноге, а то все бабы, детишки и дряхлые старики.

Села за рекой не видно было — там тянулись одни огороды, разделенные плетнями, жидким рядком стояли какие-то кривые деревья и кое-где высились бугры, похожие на могилы: как и во всех прилегающих к Подужинскому лесу деревнях, люди жили здесь еще в землянках.

Сейчас с Монастырской горы далеко видна посеребренная скульптура девушки, стоящей с венком в руках над крутым песчаным откосом среди вековых дубов. Тем летом, когда я ходил сюда с Василием Демьяновичем, этого памятника еще не было. Его поставили после того, как останки убитых партизан были перенесены из разбросанных по лесу могил в одну братскую могилу. А тогда могил еще было множество: и вдоль дороги, которой мы шли в гору, и на горе в дубовой роще — и обихоженных, с крашеными деревянными памятничками, с цветами и скамеечками за штакетными оградками, и забытых, безымянных — один голый, поросший травой могильный холмик. Местные жители, хоронившие убитых, многих не опознали, и Василия Демьяновича очень беспокоило, что они так и останутся неопознанными.

Подымаясь в гору, мы долго ходили от одной могилы к другой, и у безымянных, иногда совсем затерявшихся в кустах, он вспоминал, кто бы это мог быть захоронен тут. Старослободские хоронили убитых там же, где находили их, а Василий Демьянович знал, кто где лежал в обороне, когда немцы зажали партизан на горе, так что предположительно можно было установить, чьи это могилы, но, конечно, только предположительно.

Там, где сейчас стоит над обрывом горы большой памятник, тогда стояла скромная, увенчанная вырезанной из жести звездой красная пирамидка с надписью:

Комиссар

Подужинского партизанского отряда

Глеб Семенович Барудин

1900–1942 гг.

Боец отряда Ким Барудин

1927–1942 гг.

Кима и его отца похоронили здесь вместе уже после окончания войны, когда Марии Павловне, вернувшейся со своим младшим сыном домой, наконец-то удалось разыскать места их первоначального захоронения.

Как погиб Глеб Семенович, точно установить было невозможно. Из его группы, прикрывавшей отход отряда болотом Зеленый мох, никого не осталось в живых. Тело его было найдено в глухом овраге вместе с телом одного бойца, который, судя по всему, притащил его сюда тяжело раненного, будучи сам раненным. Обоих нашли уже мертвыми и похоронили в этом же овраге.

А Кима нашли в пещере, вырытой кем-то под корнями дуба на песчаном откосе горы, — может быть, монахом-отшельником, а может быть, мальчишками, затеявшими здесь какую-то игру. Кто затащил сюда Кима, тогда еще неизвестно было: постучал ночью человек в окно леснику, одиноко жившему в сторожке на краю кишевшего немцами села, сказал, что в пещере на откосе горы лежит раненый партизан, велел оказать ему помощь и тотчас же исчез.