Когда лесник нашел Кима в пещере, Ким метался в бреду. Голова его была замотана разодранной и присохшей к ране майкой. Лесник не знал, что ему делать с ним, пошел в село посоветоваться с верными людьми и вернулся с двумя девушками, взявшимися ухаживать за раненым. Они сменили Киму повязку, промыли рану, при тащили в пещеру сено на подстилку. С неделю они навещали его по ночам, украдкой выбираясь из села, кормили, поили и как могли лечили — он начал поправляться, разговаривал уже, рассказывал девчатам, как ему показалось, что у него голова оторвалась и как долго не мог понять, жив или нет, — а потом, придя как-то ночью, не нашли его в пещере: он лежал под откосом горы мертвый, с разбитой о камни головой. Должно быть, пытался спуститься к реке, но голова закружилась, и сорвался с горы. Откос ее тут крутой, обрывистый, высота метров тридцать.
Мы постояли у красной пирамидки, под которой цвели высокие, вровень с ней, белые гладиолусы, посаженные Марией Павловной весной. Отсюда Василий Демьянович, свесив ноги под крутой откос, прыгнул вниз и исчез из глаз, словно в землю провалился. Спустя минуту я увидел его, выглянувшего из какой-то дыры в откосе.
— Давайте сюда, только осторожно, не оступитесь, — сказал он, держась за обнаженные корни дуба, плетью свисавшие с горы.
Я сполз вниз, на осыпавшийся под ногами песок, и оказался у входа в пещеру, из которой Василий Демьянович протягивал мне руку. В пещере было много гнилого, слежавшегося сена. Разворошив его, Василий Демьянович нашел какое-то перепревшее тряпье, а под ним — ветхую суконную буденовку с нашитой на ней большой звездой.
— Вот еще одна загадка, — сказал он, показав мне эту буденовку. — Ивана Иваныча, любимчика нашего Деда. И как она попала сюда?
Он не мог этого понять. Считалось, что Ваня, величавшийся в отряде Иваном Иванычем, погиб в те же дни, что и Ким, но где он похоронен, никто не знал. Найденная Василием Демьяновичем буденовка позволяет думать, что Иван Иваныч какое-то время скрывался раненый в этой же пещере или до Кима, или после него.
— Не узнаете? — спрашивает немолодой уже, но спортивного вида мужчина. — Я — Иван Иванович…
«Кто такой? Что за Иван Иванович?» — думаю, не узнаю.
— Помните, как на самолете прилетел к вам в отряд «заяц», назвавший себя Иваном Ивановичем? — говорит он.
— Помню, — говорю. Я недавно только подумал: да, вот еще о ком надо бы написать — хотя и шальной был хлопец, а жизнь свою отдал за родину.
Он представляет мне свою жену, дочку, а я все в толк не могу взять, что за люди и при чем тут Иван Иванович, погибший под Старой Слободкой. И потом, когда он уже сидел у меня в доме с женой и дочкой за столом и рассказывал о себе, я все еще смотрел на него как обалдевший, — не мог поверить, что это наш Иван Иванович. Сказочной судьбы человек! Оказывается, в каких только тылах у немцев не побывал он, после того как отбился от нашего отряда. У Вершигоры был в его знаменитом польском рейде, а в 1944 году, когда словаки подняли восстание, к ним заскочил с десантом парашютистов. Войну закончил в Чехословакии, и там его какой-то наш офицер тоже взялся воспитывать. Он с ним разъезжал на машине по всей Европе, в Вену и Париж возил. Сейчас Иван Иванович работает корреспондентом по отделу международной жизни и по всему земному шару мотается. Наш Дом пионеров, конечно, не упустил случая затащить его к себе, чтобы он порассказал ребятам о Киме. Но что он мог сказать им нового о нем, когда у нас ежегодно происходят пионерские сборы, посвященные Киму, и собралась уже толстая папка сочинений, написанных о нем школьниками. Зато когда Иван Иванович стал рассказывать о своих нынешних приключениях в джунглях и пустынях, ребята рты пораскрывали. Если не привирает, то будто бы даже на львов охотился в Сахаре.
В конце письма Василий Демьянович писал: «Да, в молодые годы человек может измениться так, что его не узнаешь, а мы, старики, на всю жизнь остались такими, какими нас революция воспитала, и, слава богу, еще из моды не вышли. Жаль только, что с каждым днем жить остается все меньше и меньше. Надо скорей заканчивать мне свои воспоминания».
ЧУДЕСНЫЙ ИСТОЧНИК
Из семи своих братьев я больше всего любил Сашу. Он ушел на первую мировую войну рядовым, а, когда свергли царя, вернулся в Данилов прапорщиком, с георгиевскими крестами всех четырех степеней. По городу пошли разговоры: Сашка Румянцев — офицер. В Данилове все офицеры были сыновья купцов, а Сашка — сын плотника, мать на поденщину к купцам ходила белье стирать. Даниловские офицеры не хотели его своим признать, сторонились, а товарищи говорили: «Снимай, Сашка, царские погоны». Сашка увидел, что у нас ему делать нечего, и укатил в Питер, где он еще до войны был на заработках. После Октябрьской революции приезжает из Питера один его приятель, сообщает:
— Сашка в Смольном у Ленина, в Красной гвардии, командир.
Вскоре мы получили от Сашки письмо с загадкой: