Чудесный нож

Хотя Лире пытаться не пришлось: она отключилась меньше, чем за минуту, свернувшись калачиком вокруг Пантелеймона, но Уилл никак не мог заснуть, как бы долго он ни лежал. Отчасти в этом была виновата его рука, которая болела уже до локтя и неприятно распухла, отчасти жёсткая земля, отчасти холод, отчасти дикая усталость, и отчасти его желание увидеть маму.

Разумеется, он боялся за неё, так как знал, что она была бы в безопасности, если бы он присматривал за ней, но ещё он хотел, чтобы она присматривала за ним, как она делала, когда он был маленьким. Он хотел, чтобы она перевязала его, и уложила его в постель, и спела ему, и отогнала все несчастья и окружила его теплом и материнской заботой, которых ему так не хватало. В некоторых отношениях, он так и остался маленьким мальчиком. Так что он заплакал, но при этом он лежал неподвижно, чтобы не разбудить Лиру.

Но он не спал. Никогда ещё он не испытывал такого нежелания спать. Наконец он распрямил затёкшие руки и тихо встал, дрожа от холода, и, с ножом на поясе, он пошёл вверх в гору, чтобы удовлетворить своё беспокойство.

За его спиной деймон-снегирь наклонил голову, и его ведьма, охранявшая лагерь, увидела, как Уилл лезет вверх по камням. Она взяла свою сосновую ветвь и тихо поднялась в воздух, стараясь не побеспокоить его, но присматривая, чтобы он не угодил в неприятности.

Он не заметил. Он чувствовал такое желание идти и продолжать двигаться, что он даже почти не замечал боль в руке. Он ощущал необходимость идти, всю ночь, весь день, всегда, потому что ничто больше не способно было успокоить боль в его груди. И, соглашаясь с ним, поднимался ветер. В этих горах не было листьев, которыми можно было бы шелестеть, но он хлестал по телу мальчика и заставлял его волосы струиться назад. Пустота была вокруг него и пустота была внутри.

Он забирался всё выше и выше, едва ли думая над тем, как он найдёт обратную дорогу к Лире, пока не выбрался на маленькую площадку, которая, казалось, была на вершине этого мира. Во всех направлениях вокруг, в любой стороне, горы не поднимались выше него. В сверкающем свете луны единственными цветами были чёрный и мертвенно-белый, все грани были иззубрены, все поверхности голы.

Дикий ветер, должно быть, принёс с собой тучи, потому что луна неожиданно исчезла, и темнота затопила весь ландшафт — плотные облака, через которые не пробивался ни один луч. Меньше, чем за минуту Уилл оказался в абсолютной тьме.

И в тот же самый момент Уилл ощутил, как кто-то схватил его за правую руку.

Он закричал от страха и попытался вывернуться, но хватка была железной. Уилл почти сошёл с ума. Он, казалось, дошёл до конца всего, и если это был ещё и конец его жизни, он собирался драться и драться, покуда не упадёт.

Так что он изворачивался, пинался и снова изворачивался, но эта рука не отпускала его, а так как его схватили за правую руку, он не мог достать нож. Он попытался достать его левой, но его так швыряло из стороны в сторону, а его рука была такой болезненной и распухшей, что он не смог его достать. Он вынужден был драться одной безоружной раненой рукой против взрослого мужчины.

Он вцепился зубами в ладонь, что сжимала его руку, но лишь получил оглушающий удар по затылку. Тогда Уилл снова начал пинаться, и некоторые из его ударов достигли цели, и всё это время он тянул, дёргал, извивался, тряс, но хватка не отпускала.

Он смутно слышал свои вскрики, а также стоны и тяжёлое дыхание мужчины, а затем ему удалось завести ногу за противника, и он толкнул его в грудь, и мужчина тяжело упал, а Уилл оказался наверху. Но ни на секунду эта хватка не ослабевала, и Уилл, безумно крутившийся на каменистой земле, почувствовал, как жуткий страх овладевает им: этот человек никогда не отпустит его, и даже если его сейчас убить, его труп всё равно будет за него цепляться.

Но Уилл слабел, а сейчас он ещё и плакал, горько всхлипывая, пиная, дёргая и ударяя человека своими ногами и головой, и он знал, что скоро сил у него не останется. А затем он заметил, что мужчина замер, хотя его хватка и не ослабла.

Он лежал на земле, позволяя Уиллу бить его коленями и головой, и, когда Уилл это понял, последние силы покинули его, и он, беспомощный, упал рядом со своим противником. Все его нервы звенели и пульсировали.

Уилл приподнялся, вглядевшись сквозь темноту, и разобрал белое пятно на земле рядом с человеком. Это была белая голова и грудь огромной птицы, рыбной орлицы, деймона, и она лежала неподвижно. Уилл попытался отодвинуться, и его слабое движение вызвало ответ от мужчины, чья хватка так и не ослабла.

Но он двигался. Он аккуратно ощупывал правую руку Уилла своей свободной рукой.

Волосы Уилла встали дыбом.

Затем мужчина сказал:

— Дай мне твою вторую руку.

— Только осторожно, — сказал Уилл.

Мужчина ощупал левую руку Уилла, и его пальцы аккуратно прошлись по кисти, вспухшей ладони и с невероятной осторожностью коснулись обрубкой двух потерянных пальцев.

Он немедленно убрал руку, и сел.

— У тебя ноэ, — сказал он. — Ты хранитель ножа.