Чудики с кистью (сборник)

Так или иначе, но на обычных людей банки действуют магически. Я давно это заметил. Кому доверять, если не им? Они почти никогда не ошибаются и знают, что делают. Они зарабатывают деньги. Видимо, исходя из банковского прошлого, некоторые мои знакомцы продолжают упорно мне верить и регулярно обращаются за советами в области финансов. Они считают, что у меня есть особые ценные знания и, как малые дети, лезут с расспросами. Я обычно никого не футболю и помогаю, чем могу, но я давно уже не в банковской обойме.

Недавно из-за такого совета один мой знакомец едва не сел за решетку….

В моем ближнем окружении много художников. Искусство я всю свою сознательную жизнь любил, но, столкнувшись тесно с творцами, сразу подметил несоответствие между их творениями и черте какой жизнью. Начав с ними общаться, я с улыбкой оценил мудрость русского народа, назвавшего их именно «художниками», а не иначе. В близком нам чешском языке художников именуют «умнельцами», то есть людьми умелыми и даже умными. Из нашего «худо» прорисовывается совсем иная композиция. Видимо худо жилось на Руси нашим «умнельцам» во все времена. Худые и неприкаянные шатались они под дождем и снегом по великим просторам словно юродивые. А народ видел их худую жизнь, жалел и смекал, что так худо жить нельзя…

Мои художники не были исключением. За их разухабистым поведением, как мне казалось, бесспорным талантом и потоками алкоголя скрывались все трудности жизни. Скульптор Кирилл Даландин – мой ближайший друг и сосед, не стесняясь, разносил вдребезги тупую действительность, нарушавшую его эстетические пристрастия:

– Ни хера не понимают в красоте, – Кирилл импозантно наполнял водкой серебряную «рюмку Фаворского» и эффектно опрокидывал ее, – суки, совсем профессионалов не осталось в стране, загнали нас по углам. Ты думаешь, Сашка, почему я на скульптуру шел?

– Почему?

– А вот для чего: отлепил им пару Ильичей и свободен как сопля в полете…

Кирилл был человеком совершенно выдающимся. Артистичный, длинноволосый красавец, похожий на Альбрехта Дюрера, он влюблял в себя женщин и был образцом мужской бескорыстной дружбы. Облачался он в бархат, вельвет, жилеты, шарфы, шейные платки, тюбетейки и прочие аксессуары. Из всего этого винегрета прорастал полуфантастический стиль аристократа, отвергавшего всем своим существом обывательскую мораль.

Именно Кирилл ввел меня в мир питерской богемы. Мы собирались в его мастерской: запретных тем не существовало, эмоции всегда зашкаливали, водка текла рекой. Под воздействием алкоголя художники высказывались в адрес руководства страны:

– Ни хрена не понимают в управлении страной. Дали б нам деньги, через год страна стала бы другой, – длинноволосая богема одобрительно кивала Кириллу и синхронно опустошала рюмки.

Тут я с Кириллом соглашался, страна точно была бы другой. А может и не стало бы страны через год…

Кто был во всем виноват, становилось ясно, зато по повестке «что делать» выходили разногласия. И тут все поглядывали на меня как на бывшего банковского работника. Волосатые художники смотрели глазами лунатиков и ждали простых и четких советов.

Я на доступном языке призывал их не жить одним днем по принципу «то густо, то пусто» и мыслить стратегически. Я говорил о том, что нужно делать сбережения и иметь хоть небольшой, но стабильный доход, для того чтобы заниматься творчеством, не думая о кастрюле щей. Художники, включая Кирилла, напряженно вслушивались и кивали гривами. Я закончил. Большинство со мной безвольно согласилось, Кирилл как всегда восстал:

– Я с тобой согласен! Но!!! Если все будет, как ты сказал, то мы уже будем не художниками, а менеджерами. Лучше сразу петлю одевай!

Художники гордо закивали головами. Пьяный Сергей Бурков неожиданно встал на мою сторону:

– А вот я с Сашкой согласен насчет денег. Раздалось радостное ржание:

– Бурков деньги решил сохранить. Да ты же за день их и пропьешь!

– Не пропью, если будет цель. Скоро мне двадцать пять тыщ за работы отвалят, научи, Саня, что делать…

Природа богато одарила Серегу Буркова талантом, добротой и полным презрением к материальной стороне жизни. У него даже дома своего не было. Обитал в мастерских друзей, где пил и творил. В свои пятьдесят он хорошо сохранился, имел космы и бородку в стиле зрелого Сурикова, но сливообразный нос своей палитрой выдавал его с потрохами. И, тем не менее, Бурков был живописен какой-то своей природной русскостью. Коллеги по цеху относились к нему с иронией и всегда и везде встречали Серегу улыбкой. Все любили его.

Года три назад с ним случилась такая история.

В Серегу влюбилась заказчица. Одна стерва – директор агентства недвижимости решила «спасти» гибнущего художника и заодно устроить личную жизнь. Сначала она присматривалась к нему, подбрасывала заказы, а затем по-деловому пошла на штурм:

– Я хочу уехать из России! У меня есть вилла в Панаме. Тебя ведь здесь ничего не держит. И потом, кому тут нужна твоя мазня? Едем вместе!