Чудо

Интересно, удивляются ли О’Доннеллы и их друг Флинн этому веселью, доносящемуся через стенку?

– Буду.

– Либ. – Слово выскочило само по себе, как кашель. – Меня называли Либ. – Она уже успела немного пожалеть о сказанном.

– Либ, – повторила Анна, удовлетворенно кивнув. – Привет, Либ.

Приятно было это слышать. Как в детстве, когда сестра еще смотрела на нее снизу вверх – в то время они думали, что всегда будут вместе. Но Либ заставила себя прервать поток воспоминаний.

– Ну а ты – у тебя есть уменьшительное имя?

Анна покачала головой.

– Ты могла быть Энни. Ханной, Нэнси, Нэн…

– Нэн, – задумчиво повторила девочка.

– Больше всего тебе нравится Нэн?

– Но это буду не я.

– Женщина может поменять имя или фамилию, – пожала плечами Либ. – Например, выйдя замуж.

– Вы были замужем, миссис Либ?

– Я вдова, – сдержанно кивнула она.

– Вы все время грустите?

Либ смутилась:

– Я знала своего мужа меньше года. – Наверное, это прозвучало сухо.

– Вы, должно быть, любили его, – промолвила Анна.

Либ не знала, как ответить. Она попыталась вызвать Райта в памяти, вместо лица – расплывшееся пятно.

– Подчас, когда приходит несчастье, не остается ничего другого, как начать все сызнова.

– Что начать?

– Все. Совершенно новую жизнь.

Девочка задумалась, но ничего не сказала.

Когда Китти внесла горящую лампу, они чуть не ослепли.

Позже пришла Розалин О’Доннелл с газетой «Айриш таймс», которую оставил Джон Флинн. Там была фотография Анны, снятая Рейли в понедельник, но сделанная в виде гравюры на дереве, с более резкими линиями и тенями. Либ была раздосадована, подумав, что дни и ночи ее пребывания в этой покосившейся лачуге превращаются в поучительную историю. Пока Анна не увидела, она припрятала сложенную газету.

– Там, внизу, есть большая заметка. – Мать дрожала от радости.

Пока Анна расчесывала волосы, Либ подошла к лампе и бегло просмотрела статью. Как она поняла, это был первый очерк Уильяма Берна – где он цитировал Петрония, – набросанный в среду утром, когда журналист не располагал еще никакой достоверной информацией. Либ не могла не согласиться с выражением «провинциальное невежество».

Второй абзац был для нее внове.

Воздержанность является несомненной ирландской чертой. Старая ирландская мудрость гласит: «Можно и недоспать, можно и недоесть. Умеренность – мать здоровья».

Это не новость, подумала Либ, всего лишь болтовня. Беспечный тон оставлял послевкусие.

Пожалуй, стоит напомнить этим столичным интеллектуалам, подзабывшим ирландский язык, что в нашем древнем языке «среда» называется словом, означающим «первый пост», а «пятница» – «второй пост». В оба эти дня по традиции дожидаются, пока нетерпеливое дитя не закричит три раза, и только потом дают ему бутылочку. К вящему нашему удовольствию, слово «четверг» означает «день между постами».

Неужели это правда? Не доверяет она этому шутнику. У Берна хватает эрудиции, но иногда он пользуется ею ради потехи.

У наших предков было принято – по ирландскому выражению – держать пост против обидчика или должника, демонстративно голодая у его двери. Говорят, сам святой Патрик с явным успехом держал пост против Создателя на горе в Мейо, названной в его честь. Пристыдив, он заставил Всемогущего даровать ему право судить ирландцев в Судный день. В Индии также протест, выражаемый с помощью голодания у порога, стал настолько распространенным, что наместник короля предлагает запретить его. Что касается крошки мисс О’Доннелл, то автор этой статьи пока не смог определить, отражает ли ее нежелание в течение четырех месяцев съедать завтраки, обеды и ужины какую-то юношескую обиду.

Либ захотелось выбросить газету в очаг. Неужели у этого малого совсем нет сердца? Анна – ребенок в беде, а не предмет для шуток в качестве летнего развлечения читателей газеты.

– Что там говорится обо мне, миссис Либ?

– Это не о тебе, Анна, – покачала она головой.