– Найду что-нибудь к вечеру. Не важно. – Тон у Китти был безрадостный.
– Ну хорошо, – замялась Либ. – Можно еще что-нибудь мягкое, чтобы положить сверху?
Горничная утерла бровь багровой рукой:
– Одеяло?
– Мягче одеяла, – сказала Либ.
Она стащила с кровати три одеяла и сильно встряхнула их. «Положили на его кровать все одеяла, какие нашлись в доме», – сказала как-то Розалин О’Доннелл. Должно быть, это кровать Пэта, дошло вдруг до Либ. Других кроватей, помимо той, что стояла в закутке, где спали родители, в доме не было. Потом сорвала засаленную нижнюю простыню, обнажив чехол матраса, и увидела несмываемые пятна. Стало быть, Пэт умер именно здесь, остывая в теплых объятиях младшей сестры.
Сидящая на стуле Анна съежилась, почти исчезла, как перчатки из Лимерика в скорлупе грецкого ореха. Либ услышала доносящиеся из кухни резкие голоса.
Через четверть часа в комнату влетела Розалин О’Доннелл с наволочкой и овчиной, которую она позаимствовала у Коркоранов.
– Как тихо сегодня утром, соня!
Она взяла в свои руки опухшие руки дочери.
Как может эта женщина называть соней дочь, впавшую в летаргию? Разве она не видит, что Анна тает как свеча?
– Ну ладно. Как сказано в пословице: мать понимает то, о чем молчит ребенок. А вот и папа.
– С добрым утром, детка, – с порога произнес Малахия.
Анна откашлялась:
– С добрым утром, папочка.
Он подошел и погладил ее по волосам:
– Как ты сегодня?
– Довольно хорошо, – ответила она.
Он кивнул, как будто был удовлетворен.
Бедняки живут одним днем, так ведь? – думала Либ. Не в силах управлять обстоятельствами своей жизни, они учатся избегать лишних тревог, не заглядывая в будущее.
Или же двое этих преступников в точности знают, что делают с дочерью.
Когда они ушли, Либ снова застелила постель на двух матрасах и положила под нижнюю простыню овчину.
– Прыгай обратно и полежи еще немного.
«Прыгай» – курьезное слово, если учесть, что Анна с трудом заползла в постель.
– Мягко, – пробормотала девочка, похлопывая по рыхлой поверхности.
– Это чтобы не было пролежней, – объяснила Либ.
– Как у вас получилось начать сначала, миссис Либ? – спросила Анна тихим скрипучим голосом, и Либ наклонила голову набок. – Когда вы стали вдовой. Вы сказали: «совершенно новая жизнь».
Либ поразило, что девочка способна подняться над собственными страданиями и даже интересуется ее прошлым.
– На востоке разразилась ужасная война, и я захотела помочь больным и раненым.
– И вы это сделали?
Мужчины блевали, пачкали белье, плевались, протекали, умирали. Мужчины Либ, которых поручила ей мисс Н. Иногда они умирали у нее на руках, но чаще, когда она бывала в другом помещении, размешивая кашу или сворачивая бинты.
– Надеюсь, я помогла некоторым из них. Хоть чем-то. – По крайней мере, Либ находилась там. Она старалась. Насколько это было важно? – Моя наставница говорила, что там настоящая преисподняя и наша задача хоть ненамного приблизиться к небесам.
Анна кивнула, словно это само собой разумелось.
Либ записала:
Она вновь обратилась к книгам, листая их, пока не нашла то, что ей было нужно. Либ ожидала, что Анна спросит ее, что она делает, но нет. Девочка лежала не двигаясь и следя глазами за пылинками, пляшущими в лучах утреннего света.
– Хочешь еще загадку? – наконец спросила Либ.
– Да.
– Недвижно я стою, – шепотом повторила Анна. – Два тела…
Кивнув, Либ ждала.
– Сдаешься?
– Минутку.
Либ следила за секундной стрелкой своих часов.
– Ответа нет?
Анна покачала головой.
– Песочные часы, – сказала Либ. – Время течет, как песок в стеклянной колбе, и ничто его не замедлит.
Девочка равнодушно взглянула на Либ.
Либ придвинула стул ближе к кровати. Настало время для битвы.
– Анна, ты внушила себе, что Бог выбрал тебя из всех людей на земле и повелел тебе не есть? – (Анна перевела дыхание, чтобы ответить.) – Выслушай меня, пожалуйста. В твоих священных книгах полно указаний к прямо противоположному. – Либ открыла «Сад души» и нашла отмеченную ею строчку. – «Взирай на свою пищу и питье, как на лекарство, потребное для здоровья». Или здесь, в Книге псалмов. – Она пролистала несколько страниц. – «Я поник, как трава, и сердце мое ослабло, ибо я позабыл вкусить хлеба». А как тебе вот это? «Ешь, пей и веселись»? Или эта строчка, которую я постоянно слышу от тебя: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день».
– Не настоящий хлеб, – пробормотала Анна.
– Живому ребенку нужен настоящий хлеб, – сказала Либ. – Иисус накормил хлебом и рыбой пять тысяч человек, верно?
Анна с трудом сглотнула, словно в горле у нее застрял камень.
– Он проявил милосердие, потому что они были слабыми.