Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

Когда подошло время нашего возвращения в Штаты, я начала думать о последнем даршане, который я должна была получить. Я поняла, что действительно испытываю желание коснуться стоп Махараджи. Я не знаю, почему мне этого хотелось, но такое желание у меня было. Я подумала, что если я выполню то, что задумала, то это расстроит моего мужа, но всё равно решила следовать своему намерению. И во время своего последнего даршана я коснулась стоп Махараджи. К моему удивлению, мой муж сделал то же самое!

Я очень отчётливо помню, как после моей первой встречи с Махараджи вся моя самонадеянность и надменность исчезли перед лицом почти всепоглощающего желания буквально быть у его ног. Во время второго или третьего посещения Махараджи мне представилась такая возможность. Я наблюдал за человеком, сидящим рядом со мной. По выражению его лица можно быть предположить, что он просто переполнен экстатическим восторгом, и, наблюдая за ним краешком глаза, я ощущал зависть. Мы сидели бок о бок со скрещенными ногами, перед большим тяжёлым деревянным столом. Мужчине было около шестидесяти лет, и он был директором местной школы. На нём был тяжёлый шерстяной костюм, носки (туфли остались у дверей храма), галстук, кашне, и в соответствии со стилем жителей этой горной местности и погодой конца ноября — шерстяная шляпа. Перед нами, на столе, скрестив ноги, плотно завернувшись в яркий плед, сидел Махараджи, была видна лишь его голова сверху и снизу — голая стопа. Именно эта стопа и была источником как экстаза, так и зависти, ибо этот человек массировал её с огромной нежностью и любовью, а я горел желанием быть на его месте. Что за наваждение — видеть себя сидящим в крошечном индуистском храме на другом конце света и испытывать зависть от того, что я не могу растирать стопу какого-то старика!

Пока я размышлял о таком странном повороте событий, Махараджи беседовал то с одним, то с другим из двух десятков людей, собравшихся в небольшой комнате в задней части ашрама. Он говорил на хинди, на языке, которого я не понимал, но было видно, что он задаёт вопрос одному, бранит другого, шутит с третьим и даёт указания четвёртому. Как раз во время всех этих разговоров я увидел, как он совсем чуть-чуть пошевелился, и его другая нога высунулась из-под одеяла прямо передо мной.

Я тогда думал, что только людям, которые довольно длительное время посещают его, позволяется массировать его стопы — а я был новичком, — но всё же решился сделать попытку. Мои руки медленно вознеслись вверх, коснулись стопы и начали массировать её. Но вместо ощущения блаженства мой ум испытывал приступы сомнения и замешательства относительно того, использовать мне для растирания стопы свои пальцы или ладони. И так же внезапно, как она появилась, так же неожиданно стопа нырнула под одеяло. Теперь мой ум был заполнен обвинениями в собственный адрес по поводу того, что я ещё не достиг чистоты.

Время шло, и Махараджи заставлял меня всё больше и больше забывать о себе, ведя меня в пространство, лишённое каких бы то ни было знакомых границ. Я переживал сильное замешательство, граничащее с истерией, и именно в этот момент стопа вновь появилась передо мной. И я снова потянулся к ней. Но на сей раз мой ум был слишком переполнен эмоциями, чтобы анализировать саму процедуру. И я просто уцепился за эту стопу, как утопающий цепляется за спасателя.

(Р. Д.)

Особенно мне запомнился один случай, произошедший в Каинчи. Я сидел перед кроватью Махараджи, растирая его стоны так долго, как никогда раньше. При этом меня одолевали сомнения — достаточно ли я чист для этого? Затем я вышел за пределы мыслей, всё больше и больше погружаясь в любовь, пока совсем не осталось никакого беспокойства по поводу растирания стоп Махараджи или даже моей любви к нему. Я просто «плавал» в его стопах.

Сита всегда сидела слева от меня, и, будучи жадным и противным Львом по своей сути, я всегда проталкивался вперёд и хватал стопу Махараджи. Сита всегда хотела ту же самую стопу, поэтому у нас происходили состязания по отталкиванию друг друга. Она говорила: «Убирайся отсюда. Тебе здесь не место», и пыталась плечом оттеснить меня. Иногда Махараджи давал свою стопу мне, а иногда — ей.

Я очень редко касался его стоп, так как я считал, что он слишком чист.