Я добрался на попутке обратно в Наинитал и отправил Стиву телеграмму с новыми указаниями. Примерно через неделю от него пришёл ответ. Он сообщал, что произошли в высшей степени странные вещи. Когда он пришёл на почту, вместе с моей телеграммой пришло и письмо от издателя. Похоже, что сразу же после отъезда Стива он, как и обещал, приступил к печатанию книги, но вскоре обнаружил, что не хватает одной печатной формы — с фотографией Махараджи на всю страницу. Тогда он попытался найти оригинал в архиве, чтобы сделать новую печатную форму, но, к своему огромному удивлению, обнаружил, что и оригинал также исчез. Не зная, что ему делать, издатель остановил работу до получения указаний. Так что, писал Стив в заключении, понадобился всего лишь один телефонный звонок, для того чтобы заменить два параграфа, а не десять тысяч долларов, как я опасался. Я помчался обратно к Махараджи с этой новостью, но и в тот день, и на следующий он так и не дал мне возможности поговорить с ним. Р Д
*
Когда невестка Дады пришла к Махараджи, он подозвал меня к своему тукету и, указав на неё, спросил, «помню» ли я эту женщину. В действительности я не помнил её, но было как-то невежливо в этом признаваться, и я улыбнулся ей, будто мы были знакомы. Махараджи также улыбнулся — как будто он принял это — и сказал: «Да, она невестка Дады».
Затем я решил поумничать, подумав, что поскольку она является невесткой Дады, я мог встречать её в Аллахабаде, где живёт Дада, и я сказал: «О, да, мы виделись в Аллахабаде». На что она ответила: «Нет, мы никогда не встречались в Аллахабаде. Мы встречались здесь, в Каинчи, прошлой весной». Я был пойман с поличным. Махараджи повернулся ко мне и поднял один палец вверх, что в данном случае красноречиво означало: «Попался! Имею в виду!» (Р. Д.)
*
В Аллахабаде Махараджи поймал меня на том, что мы на Западе называем «маленькой белой ложью». Мы сидели вокруг него. В нашей группе был важный чиновник, занимавший пост в государственном Верховном Суде. Впервые за все годы пребывания рядом с Махараджи я услышал, как он рассказывает этому чиновнику, какую важную персону я представляю из себя в Соединённых Штатах, что я профессор и пишу книги. Всё это казалось таким неуместным в моём присутствии, и, кроме того, мне было странно слышать, как он превозносит мои добродетели, связанные с ценностями западного общества. Когда он замолчал, чиновник из Верховного Суда сказал мне: «Для меня большая честь познакомиться с вами. Может быть, вы желали бы посетить Верховный Суд!»
В силу того, что я вырос в семье юристов, а также того, что я приехал в Индию с целью погружения в духовное, перспектива такого визита совсем не прельщала меня. Но он всё-таки был важным человеком, и я не мог так просто взять и сказать, что я об этом думаю. И я ответил не вполне определённо: «Это было бы очень хорошо».
Тогда чиновник спросил: «Вам будет удобно завтра в 10 утра?»
Я почувствовал себя в ловушке и смог найти из неё лишь один выход. Я сказал: «Нужно спросить моего гуру. Ему решать».
Чиновник спросил мнение Махараджи, и он ответил: «Если Рам Дас говорит, что это было бы очень хорошо, он должен пойти». А затем он посмотрел на меня таким взглядом, который мог означать только одно: «Опять ты попался».
Рассказ о событиях следующего дня показывает, что даже простые люди типа меня чему-то учатся. Я отправился с этим джентльменом в суд, и там мы зашли в палату пересмотра законов, где собрались все юристы. Это было время драматических событий в отношениях между Америкой и Китаем, и, когда юристы увидели рядом с важным чиновником американца, они окружили меня и начали задавать вопросы о политике Никсона в отношении Китая, которая вызывала в Индии глубокую обеспокоенность. Я дал настолько квалифицированный ответ, насколько мне позволяла моя начитанность по данному вопросу.
В тот же вечер, когда я опять был на даршане у Махараджи, меня отвёл в сторону другой джентльмен важного вида, оказавшийся ведущим адвокатом в городе, и спросил, не хочу ли я выступить в Ротационном клубе и Ассоциации адвокатов. Я с ужасом почувствовал, что, если я не буду осторожен, мне придётся объездить всю Индию, и, вспомнив, в какую ловушку я попал вчера, я сказал: «Я бы предпочёл не выступать, но, конечно, я сделаю всё, что скажет Махараджи».
Адвокат предложил своё дело на рассмотрение Махараджи, и Махараджи, похоже, был в восторге от этих приглашений. Он постоянно говорил о них всем, кто готов был слушать, как будто такие приглашения были чем-то действительно важным, неким большим успехом. Я начал чувствовать, что Махараджи меня предал. Затем он повернулся ко мне и спросил: «О чём ты собираешься говорить?»
Я начал быстро размышлять и ухватился за единственную ассоциацию, которая пришла мне в голову:
— Я буду говорить о Законе и дхарме.
— Ага! — сказал Махараджи. — А ты будешь говорить о Христе?
— Конечно.
— А о Ханумане?
— Обязательно.
— А обо мне?
— Несомненно.
Здесь уже адвокат слегка побледнел и вмешался в разговор: «Махараджи, мы думали, он может рассказать нам о политике Никсона в отношении Китая».