Чудо-мальчик

— Что ты говоришь, брат Кантхо тоже? — пробормотал брат Сончжэ, протирая сонные глаза.

— Может, хватит говорить об этом? — встрял в разговор брат Кантхо, до этого молча куривший сигарету.

Передо мной было три сигареты, три струи дыма, три брата Кантхо.

— Ты станешь писателем, — заявил брат Кантхо, глядя на меня.

Брат Сончжэ встал со своего места и уложил на диван дядю Чжэчжина, который с некоторого времени задремал.

— У тебя есть чудесный дар сопереживать людским страданиям, — продолжил говорить брат Кантхо, — это значит, что ты уже наполовину писатель. Однако более важным, чем этот дар, является талант точно передавать читателям то, что ты видел, слышал, ощущал, пережил. Ты обладаешь такой способностью.

Я, отрицательно покачав головой, возразил:

— У меня ее нет.

— Она у тебя есть, — произнес брат Кантхо решительно.

Но это было не так. Он держал меня рядом с собой из-за моих способностей, и если скажу ему, что теперь я обычный мальчик, который не может даже перевоплотиться, то он ответит, что я больше ему не нужен, и мне придется смириться с этим. Раньше, будучи чудо-мальчиком, я мог читать мысли, но теперь я был всего лишь обыкновенным, одиноким, бедным мальчишкой. Я собрался сказать все это, но брат Сончжэ начал говорить раньше, чем я успел открыть рот.

— Писатель обязательно должен быть стойким, как балка, поддерживающая крышу, но наш чудо-мальчик чересчур мягкий. Хотя, когда он сказал, что к осени напишет письмо, я не поверил, а теперь думаю, что любой из вас захотел бы прочитать его послание, — сказав это, брат Сончжэ стал громко декламировать:

После того как осень спустилась со сцены года, словно Пьеро с невыразительным лицом, вышедший после антракта, наступил ноябрь. Если проснуться на рассвете, когда изо рта еще вырывается белый пар, и подняться на гору, что сзади дома, будет видно, как густой туман накрывает дома, находящиеся на той стороне долины, словно плотный занавес, опустившийся на сцену. Глядя, как во владениях наступающей зимы внезапно показывается проблеск уходящей осени, я испытываю безграничную печаль, точно кузнечик, который должен умереть. Вас здесь нет, и я становлюсь одиноким, словно печаль, которой можно коснуться на самом дне моей души, словно ноябрьские деревья, сбросившие все листья, словно горы, потерявшие из-за этого зеленый свет, словно одинокий столбик дыма, поднимающийся из дымохода в фермерском доме в сгущающихся сумерках. Поток моих слов иссякает, как высыхающий ручей. В моем бедном словарном запасе остались лишь слова «я хочу вас видеть». Сегодня я снова выпустил птиц на свободу в вечернее небо, озаренное ярко-красным закатом. Вы не возвращаетесь, что мне делать с ними, зачем ловить? Возвращайтесь быстрей. Я буду ждать вас в городе Ёнчхон.

— Это письмо ты написал? — спросил брат Кантхо. Но от растерянности я не знал, что ответить ему. Потому что, пока брат Сончжэ читал письмо, я отчаянно пытался и не мог вспомнить лицо отца. Я никак не мог восстановить в памяти, как он выглядит. Его лицо не вспоминалось, но зато вспомнились его слова о том, что, когда он хотел забыть чье-то лицо, он пил водку. Теперь я точно знал, почему он так делал.

* * *