Чудо-оружие. Как американцы искали ядерные секреты Третьего рейха

Боте был лояльным немцем и никогда не был нацистом. Его лишили профессуры в Гейдельбергском университете, когда нацисты превратили это учебное заведение в крепость нацизма. Взамен этого он получил назначение в Медицинский институт кайзера Вильгельма, также расположенный в Гейдельберге, где партийная политика проводилась не так настойчиво. Директором этого института был известный химик-органик Ричард Кун. Когда химики из миссии Алсос, профессора Луис Физер из Гарварда и Карл Бауман из Висконсина, которых он знал раньше, встретились с ним, он проявил высшую степень готовности к сотрудничеству и приветствовал их в своей лаборатории. Кун сообщил, что не имел никакого отношения к военным работам: всем этим руководил химик Тиссен в Берлине. У него же не имелось никаких секретных докладов. Он занимался только вопросами химии в области изготовления новейших лекарств. В одной из пещер в Центральной Германии запрятана, по его словам, весьма полная библиотека Германского химического общества и там, возможно, находятся все доклады военного значения. Это послужило поводом к тому, чтобы Луис Физер пустился в полные приключений поиски этой пещеры. Кое-что ему удалось найти, но не библиотеку. Как мы узнали позже, библиотека находилась в пещере где-то возле Берлина, на оккупированной русскими территории, и в ней не содержалось секретных докладов.

Письменный доклад Ричарда Куна показался мне недостаточно убедительным. Будучи президентом Германского химического общества, он весьма рьяно выполнял все обряды нацистского культа. Приступая к занятиям, он никогда не упускал случая, подобно истинно нацистскому лидеру, отдать гитлеровское приветствие и провозгласить «Зигхайль!» Те, кто его хорошо знал, говорили, что все это он проделывал для того, чтобы уберечь германскую химию. Он держался за свой президентский пост, чтобы не допустить перехода этой важной области в руки ортодоксального нациста и плохого химика. Однажды он сказал одному из своих коллег следующее: «Я не даю нацистам возможности выгнать меня».

Куну, может быть, и удавалось провести нацистов, но я чувствовал, что с нами он также очень хитрит. Я не мог поверить, что он не был знаком с важными военными разработками, хотя у меня и не было времени заглянуть в дело поглубже. Нам было изве стно, однако, что он являлся одним из административных «боссов» германской военной химии, а несколько позже Бауман обнаружил в Берлине ценные секретные доклады из области прикладной химии, которые, вне всякого сомнения, были известны Куну. Вернувшись в Гейдельберг, мы с помощью одного из наших офицеров арестовали Куна. Я показал ему эти секретные доклады и упрекнул в том, что он полгода назад, зная, чего мы хотим, ничего не сказал нам о них, хотя и прикидывался сотрудничающим с нами.

«Смотрите, – говорил я ему, – ваше имя значится здесь повсюду. Здесь вы один из редакторов. Тут вы упоминаетесь как участник совещания. А вот доклад о вашей вступительной речи на секретном совещании относительно синтетической резины. Вы произвели большое впечатление на слушателей словами о необходимости выиграть битву против блокады и выиграть будущее для германской химии после войны. Вы видите, герр Кун, что наш сборник докладов не полон. Вы, несомненно, можете дать нам недостающие экземпляры».

Кун был, видимо, приперт к стене и обещал доставить все полностью немедленно. Офицер на джипе отвез его домой, и вскоре они возвратились с полным комплектом секретных периодических изданий в области химии. Это было очень важно. В нем содержались статья о ценных промышленных достижениях, таких, как производство пластмасс, асбеста, использования каменноугольной смолы, алюминия, целлюлозы, серы и т. д. Этот редкостный сборник документов сейчас находится в распоряжении Американского химического общества, но я до сих пор досадую на то, что позволил герру Куну дурачить себя. Мы смогли овладеть этими документами лишь в апреле следующего года.

Физиков в Гейдельбергском университете возглавлял глубокий старец по имени Ленард. Он был одним из самых старейших и самых ярых нацистов и, если можно так выразиться, выдающимся нацистом среди ученых. Ленард был членом этой партии с 1918 года, когда еще никто и не думал о Гитлере. Он вел агитацию против Веймарской республики и однажды даже сидел в тюрьме за монархические речи. В течение долгого времени его лаборатория была «запретной территорией» для физиков США и союзных с нами в первую мировую войну стран. Однажды он выполнил какую-то крупную работу по физике, за что получил в 1905 году Нобелевскую премию. Он утверждал, что рентгеновы лучи открыл именно он, а не Рентген, и огорчался по поводу непризнания его заслуг должным образом. Рост его политической деятельности после первой мировой войны сопровождался падением его квалификации как физика. Он все больше и больше становился политическим агитатором и все меньше и меньше физиком. И, наконец, он получил признание нацистов, включая самого Гитлера, получил то, о чем так страстно мечтал долгие годы.