Чудо-оружие. Как американцы искали ядерные секреты Третьего рейха

Когда американские войска заняли Гейдельберг, Ленард из города исчез. Он, вероятно, опасался, что наши люди расстреляют на месте такую важную персону, как восьмидесятилетний нацист. Он скрывался где-то в соседней деревне, но через две недели явился сам и отдался в руки американских военных властей. Они обратились к миссии Алсос за советом. Величайший из немецких ученых сдался нашим офицерам. Что с ним делать?

«Не придавать ему никакого значения. Игнорируйте его», – ответил, я. Для нациста это было большим наказанием, чем даже суд в Нюрнберге.

Ленард непосредственно нес ответственность за смещение Боте. Преемником Боте в Гейдельбергском университете был первосортный болтун и второразрядный физик Веш. Этот человек был главой гейдельбергских нацистов, и американские военные власти немедленно посадили его в тюрьму. Не в пример Боте, но подобно всем нацистам, в тюрьме он сразу же предложил союзникам свои услуги как физик. Он написал пространное и напыщенное письмо о своих секретных военных работах и давал обещания, имея в виду грядущие успехи. В действительности же его работы ничего особенного не представляли, и все остальные немцы, работавшие в этой области, попросту не обращали на них внимания. Его письмо в типично нацистской манере сопровождалось письменным «оправданием». Будучи членом СС, он тем не менее утверждал, что не был настоящим нацистом. Его манера защиты была типичной для нацистской психологии, поэтому очень трудно удержаться, чтобы не привести некоторые выдержки из этого «документа». После обещания продолжать свои исследования для военных нужд США он обращал наше внимание на то, что тюремная камера не является наилучшим местом для таких работ.

«Гехеймрат Ленард, – писал он, – великий ученый, лауреат Нобелевской премии, друг Резерфорда, почетный член Института имени Франклина (США), научное суждение которого не подлежит сомнению, несмотря на его политические взгляды, всегда указывал на меня как на своего лучшего ученика…».

Далее он пускался в перечисления своих добродетелей, вроде следующих:

«I. Мои секретные вклады и т. п.

1. Рисковал жизнью для союзнических армий. Предлагал лояльное сотрудничество с ними.

2. Всегда поддерживал притесняемых соотечественников-католиков.

3. Был помощником, другом и защитником соотечественников-евреев в течение двадцати лет.

4. Многократно помогал другим соотечественникам в изменчивой политической обстановке, а также иностранцам.

II. В области политики

1. Не произносил никаких политических речей и не проводил какой-либо другой агитационной деятельности.

2. Давал ограниченную информацию только о своей научной работе в области прикладной физики и радио.

3. Против меня предпринимались действия, направленные на исключение меня из СС в связи с указанным в п. 1.

4. Мой брак не был признан в кругах СС; один из моих родственников был отправлен в концентрационный лагерь и там умер».

В июне, когда я вернулся в Париж, мне стало известно от наших работников в Гейдельберге, что местные органы контрразведки посадили Боте в тюрьму. Я приказал немедленно это расследовать. Оказалось, что павшие на него подозрения в связи с деятельностью «Вервольф» (подпольная организация фанатиков-нацистов) были совершенно необоснованны. По нашему предложению его вскоре освободили. Боте вполне мог простить нам это недоразумение: при нацистах такие вещи случались с людьми гораздо чаще. Но совершенно непереносимым для него было то, что работники контрразведки, не располагая достаточным помещением для заключенных, посадили в одну камеру с ним его заклятого врага Веша.

Прорыв

Захваченная в Гейдельберге документация лишь подтвердила то, что мы уже и так знали. Теперь необходима была не разведка вообще, а настоящие технические данные, и ради этого мы должны были двигаться дальше в глубь Германии.

Мы ожидали следующего продвижения наших войск. Нам было известно о секретной лаборатории по разработке котла, организованной ранее военным ведомством и размещавшейся в одной из деревень в Тюрингене. Известно было также и о секретной лаборатории в Южной Германии, к югу от Штуттгарта, где работала группа Гейзенберга. Но мы не могли знать, какое из этих двух мест будет первым занято нашими войсками, а, сидя в Гейдельберге, выяснить это было невозможно.