Чудо Рождественской ночи

Люди со страшными, озверевшими лицами выносили из кладовых какие-то тюки. На меня они не обратили внимания, точно не заметили, и я прошел мимо, ничего не говоря.

Часть флигеля уже пылала тоже. Слышался звон разбитой посуды. Я вошел во флигель.

В гостиной бабушки были зажжены все лампы и канделябры. Рядом в столовой несколько пьяных парней бросали на пол из буфета посуду и хрусталь.

Осколки брызгами летели во все стороны.

Вот кто-то запустил камнем в большое старинное зеркало…

В середине толстого стекла образовалась черная дыра, вокруг которой трещины расползлись во все стороны.

Раздался грубый хохот и возгласы: «Здорово!», «Ловко!»

Ободренный этими криками парень прицелился в старинную статуэтку из дорогого саксонского фарфора.

Опять удар, и голова изящного пастушка слетела. И снова крики, хохот, одобрительные возгласы.

В поисках бабушки, я пробрался в кабинет.

Там тоже были зажжены лампы и свечи. Кто-то рылся в столе, выламывая замки топором.

У камина, где уже горели какие-то бумаги, рыжий, волосатый, как зверь, мужик нетерпеливо шарил в разбитой шкатулке. Он, вероятно, искал денег. И я видел, как письма моего отца, его карточки и разные другие реликвии, которые так свято берегла бедная бабушка, летели в огонь.

Рядом такая же веселая компания ради развлечения продырявливала острыми шестами старинные картины и портреты.

Когда с таким шестом подошли к большому портрету моего отца, я не мог дальше этого выносить и убежал.

Я побежал к конюшне, думая, что бабушка там.

Из амбара выносили муку и хлеб и грузили на дровни. Я вспомнил булки и пироги и горько усмехнулся.

Трезвые занимались грабежами, пьяные разбоем.

Я вздрогнул: стоны, ржанье, хрип…

Что они делали там в конюшне?

Мне хотелось бежать поскорее, но ноги не слушались. Я все сильнее и сильнее дрожал и двигаться было трудно.

И вот я увидел, как лошади выскакивают из конюшни одна за другой, путаясь в чем-то длинном и кровавом.

Я сразу не понял, что это такое… смотрел на них и не видел. Крики, хохот и это страдальческое ржание…

Лошади путались и падали. Катались по земле… А из конюшни вслед за ними выскакивали еще и еще новые…

Наконец я разглядел: лошадям вспарывали живот, у них вываливались кишки, и они выбегали на двор, путаясь в этих кишках.

Я увидел бабушкиного любимого жеребенка. Какое страдание было в его громадных расширенных глазах!.. И сколько мысли, сколько укора!

Как все перемешалось. Где были звери и где люди?..

– Перестаньте! – крикнул я что есть силы. – За что же мучить их?.. Они вам ничего не сделали…

Но меня никто не слышал. Воздух был насыщен хохотом, хрипом, стонами, диким ревом…

И вдруг я увидел бабушку.

Вся в белом, полуодетая, с распущенными седыми волосами, она склонилась над издыхающим жеребенком и что-то шептала ему.

– Веди же нас скорее!.. Покажи, где деньги… – раздался крик около нее.

Она все не поднималась.

Тогда тот же страшный рыжий волосатый мужик схватил ее за волосы и потащил.

Я не знаю, откуда у меня взялись силы. Ноги сразу окрепли. Я бросился в старый дом и ничего больше не видел, ничего не чувствовал и не понимал, кроме того, что мне надо достать из кармана пальто револьвер и убить… Убить как можно больше этих злодеев, прежде чем погибнуть самому… Убить хоть того рыжего…

Через мгновение я уже бежал обратно с револьвером, в руке.

Вот они! Как раз идут ко мне навстречу… И этот рыжий все тащит бабушку за волосы. А толпа лихо хохочет.

Я остановился и прицелился.

Бабушка вырвалась и, бросившись ко мне, схватила меня за руку.

– Не смей, не смей стрелять!.. Ни одного выстрела, слышишь! – повелительно крикнула она. – Вспомни, кто довел их до этого… И кого нужно винить… Мы расплачиваемся за наших предков. Пусть будет, что будет! Стрелять и убивать я запрещаю. Иди к себе! Может быть, они сами поймут и образумятся.

Я стоял пораженный ее величием.

– Иди! – крикнула она так грозно, что я повернулся и ушел.

Опять дом. Опять спальня. Часы… Они бьют… Они продолжают бить…

Я кинулся на них с кулаками. Мне хотелось их разбить. Но они точно попятились от меня и все били, били с тем же хриплым шипением.

Я бросился на кровать, зарылся головой в подушки, чтобы их не слышать, но бой проникал и туда, медленный, зловещий.

Тогда я решил во что бы то ни стало их разбить и, скинув одеяло, резво вскочил.

…

Передо мной стояла, улыбаясь, хорошенькая Катя. Было утро. Сквозь спущенные шторы чувствовалось яркое солнце. А часы били и били…

– Испугались? – засмеялась горничная. – Хотела вас напугать, барин. Будить пришла и часы завела… А вы никак и вправду испугались?

– Спокойно у нас? – спросил я, продолжая не верить действительности, так был страшен и ярок сон.

Она меня не поняла.

– Нет, уже поздно… все встали… Крестьяне поздравлять барыню пришли… Вас приказали звать…

Когда я пришел во флигель, бабушка стояла в столовой и, принимая поздравления крестьян, раздавала им пироги и булки.

Лица у всех были радостные, добродушные. Настроение праздничное.

Крестьяне не расходились. Группами разговаривали в кухне, в коридоре.

Я подошел к ним.

– Ну, что у вас, спокойно?.. Хлеба хватит?..