Чудо в перьях (сборник)

Посылка из Токио придет не скоро. Все это время телефон Аои молчит. Пора прекратить эти бессмысленные звонки, но как заставить себя сделать это? Ему бы только раз услышать, как она берет трубку:

–  Муши-муши? [8]

Просто голос послушать. Проверить, что не приснилось…

–  Посмотри, какую прелесть тебе прислали! – восхитится его жена, распаковывая подарки Аои. – О-о-о, какие кимоно! Смотри-смотри: одно для меня, другое для тебя. Изумительный шелк!

Он погладит тонкую теплую ткань. Его высокая белокурая жена накинет на себя струящийся наряд. Как Аои догадалась, что он не один? Впрочем, он всегда знал, что она волшебница. Фея со стрекозиными крылышками.

Запахнет цветами, как тогда, в день его встречи с Аои.

Он обнимет жену за плечи, потом наклонится и поцелует ее в животик, где почти девять месяцев ждет появления на свет их малыш.

Мужское кимоно – черное. Солидный цвет. Зато внутри, на бежевой подкладке затейливая картина: горы, деревья, цветы, люди, повозки, птицы.

Жаль, что такая красота никому не будет видна, когда он наденет кимоно. Только он будет знать о ней. Но это скрытое от других знание подарит неведомую до сих пор радость.

Самое прекрасное – разве обязательно оно должно быть доступно чужому глазу?

Спрячь воспоминания о нем в самую глубину своего сердца.

Счастливый город Гагмагон

Он ощутил безболезненный, но сильный удар и упал. И наступила тьма.

Сколько прошло времени? Он открыл глаза. А может быть, они и были открыты, только перестали видеть свет? На него внимательно смотрело милое знакомое лицо.

–  Доктор, посмотрите скорее, мне кажется – он на меня смотрит, в себя пришел, – такие были произнесены слова, но он уловил только слово «доктор», а остальное слушал, как чириканье лесной птахи.

–  Ну-у, после такого удара, – засомневался иронический мужской голос. – При таком инсульте вам придется набраться терпения.

И опять он понял только слово «инсульт», не то чтобы понял, а узнал его, слышал когда-то.

Ему вообще-то было неплохо, только в ушах звенело, и все тело было тяжелым-тяжелым. Отчего же он упал? И кто его на кровать перенес? Он давно чувствовал, что пора отдохнуть. Вот теперь и отдохнет.

–  Папочка! Папочка! – птичка все чирикала, не давала забыться.

Он посмотрел в ее сторону.

–  И правда, реагирует, – удивился врач.

–  Папочка, – не унимался голосок, а мягкая рука гладила его по волосам, по лбу, – ты узнаешь меня, папочка, миленький? Пожалуйста.

Он хотел сказать, что да, узнает, что это его девочка перебирает его волосы и зовет его, но язык не слушался, и вместо «да» получилось «а-а-а».

–  Вот молодец, – похвалил врач, – теперь дело пойдет. Вы с ним говорите, говорите. Они после инсульта как младенцы: их заново учить говорить надо. Умная мать как поступает? Она с самого рождения со своим ребеночком говорит, говорит, книжки ему читает, так он у нее и учится. А вот с детдомовскими никто не разговаривает, вот они к трем годам только и начинают общаться.

–  Ну, мы не детдомовские, – нежно-уверенно сказала женщина и поправила больному подушку, – мы любимые, мы скоро заговорим, да, папочка?

И он хотел улыбнуться и сказать «да», и опять простонал ось «а-а-а».

–  Умница моя родная, – обрадовалась дочка и поцеловала его в щеку и плечо.

Он узнал запах ее духов, свежий такой запах, как ветер морской. И вспомнил детство, море и степь. Они сидят на душистой траве – вся семья: папа, мама и братик Тимочка. Мама расчесывает гребенкой длинные шелковистые кудрявые Тимочкины волосы, такие же, как у нее. Солнце светит, шмели летают, стрекозы трещат, а он засыпает у папы на коленях и все-таки хочет смотреть, как мама причешет братика. «Мамочка, – говорит он, засыпая, – наш Тимочка – ангел?» И мама своим тихим добрым голоском шепчет: «Спи, мой маленький, вы оба мои миленькие ангельчики, мои золотые головочки любимые».

–  Ты у меня теперь маленький, моя золотая головочка, и ты у меня поправишься, и я буду всегда с тобой, – тихонько говорит дочка. И ему так же хорошо и спокойно, как тогда в детстве.

Утром он просыпается и видит рядом свою доченьку.

–  Доброе утро, папочка, – говорит она ему весело.

И он все понимает, каждое слово.

–  Здравствуй, Павлик, – отвечает он, с трудом ворочая непослушным языком.

–  Я не Павлик, папочка, – счастливо смеется дочка.

–  Я знаю, – произносит он виновато, – я знаю, доченька…

Дочка понимает, почему «Павлик», и не обижается. Павлик – ее младший брат, на пятнадцать лет младший. Вот отец и любит его, как маленького, хотя он уже вполне взросленький и мог бы посидеть с отцом. Но имя «Павлик» будет в сознании больного означать всех его детей и всю его родительскую нежность к ним, пока он не вспомнит другое имя.

–  Ты мой молодец, ты мой умничка! Заговорил, мой родненький. Ты теперь будешь все постепенно вспоминать, только не спеши, не волнуйся, день за днем, день за днем. Я буду с тобой разговаривать, а ты слушай и даже можешь пока не отвечать, не напрягаться. И будь спокоен: дома все хорошо, так что твое дело только в себя приходить, поправляться.