Чудодей

Спустя три дня их поезд покинул товарную станцию в Вене без приказа о выгрузке. Крафтчек тяжело это переживал. Он оправдывал свою мадонну. «У нее многовато дела на войне. Она каждому нужна». Кроме того, у Крафтчека появился повод для новых надежд. Их путь лежал на юг и, в конце концов, все-таки к колониям. Рисовая молочная каша и кофейные бобы — мадонна знала лучше, чем иное начальство, чего не хватает немецкому народу.

Все-таки в Вене кое-кого высадили, однако сделали это незаметно. Высадили доктора Шерфа и лейтенанта Цертлинга. Их увел караул военного эшелона и передал вокзальной комендатуре. Доктор Шерф проник в психику Вайсблата, но психика Маршнера осталась для него тайной. Маршнеру доставали старые чулки, позволяли распускать их и ждали ослабления психоза от перемены мест. Но болезнь Маршнера не проходила. Маршнер был доволен бечевкой, заменявшей ему колючую проволоку, и продолжал мотать, завертывать, обматывать. Но санитарный вагон был тесен, а любовь и симпатия Шерфа и Цертлинга, увидевших родину, — велики.

Лейтенант Цертлинг и доктор Шерф не были достаточно осторожны. Маршнер накрыл их и отправил за решетку.

Во время стоянки в Нейштадт-Вене ротмистр Бетц расхаживал взад и вперед перед поездом, как настоящий победитель. «Какое безобразие!» Он вытащил свой красный носовой платок, протер пенсне и увидел, что караул с двумя арестованными исчез в задней части вокзального здания. Из окна санитарного отделения второго класса смотрел Маршнер, по-идиотски скалил зубы и мотал шерсть в клубок.

Когда поезд проезжал Штейермарк, многие уже не знали в точности, принадлежит ли он к великой Германии. Все больше углублялись они в горы и все чаще чувствовали себя словно заживо погребенными в длинных туннелях. В вагонах стало тихо, так как проклятия взрывались безмолвно в душе у солдат.

25 Станислаус знакомится с войной: слышит плач, ползет к плачущему и обнаруживает, что военачальники воюют сами с собой.

Была ночь, и они ехали через горы Югославии. Свои желания, свои планы на отпуск они похоронили под маской равнодушия и проспали, вернее, просумерничали часы своей испорченной жизни. Свисток локомотива перед въездом в туннель заставлял кого-нибудь то тут, то там вскочить в испуге, но увидев, что все в порядке, человек снова засыпал. Станислаус бодрствовал. Он, вероятно единственный, ничего не ждал. Между ним и Лилиан простирались морозные дали. Возможно, что его мать Лена, его сестра Эльзбет или его отец Густав обрадуются на несколько часов, если он их разыщет, но затем все опять станет будничным. Радость жизни надо черпать в себе самом. Но как пронести ее сквозь путаницу и войну? Цепь мыслей, часто приходивших ему на ум, гремела сквозь ночи Станислауса, и звенья ее поистерлись от постоянного употребления. Теперь тут оказались еще доктор Шерф и лейтенант Цертлинг. Он не терпел обоих, но почему эти двое не имели права любить друг друга? Кто запретил им отказаться от женщин и довольствоваться друг другом? Государство? Чем опасны они этой могучей машине? Тяжелые мысли Станислауса прервались на этом месте. Локомотив резко затормозил. Вагоны стучали и наскакивали друг на друга. Раздался треск. Все покатилось вперемешку — люди, ранцы, котелки. Тесаки звенели, карабины хлопали. Грохот наполнил темноту. Что-то трещало на крыше вагона. Пучки огня брызгали вокруг. Станислаус прыгнул к люку. Второй огненный шквал загнал его под вагон.

— Тревога!

— К оружию!

— Выходи из вагонов!

— На нас напали!

— Пресвятая богоматерь, не забудь про мой амулет!

— Карабин украли!

Все снова затрещало; шипел и брызгал бледный огонь.

— Третий взвод, ко мне! — раздался хриплый голос вахмистра Цаудерера.

После того как в Вене с поезда сняли лейтенанта Цертлинга, взвод Станислауса остался бел начальника. Двери вагонов откатывались со скрипом. Застрочил пулемет. Посыпались ружейные выстрелы.

— Низость! — рычал кто-то, — Разве здесь фронт?

Нет, фронта здесь не было, но вокруг все трещало, летели осколки. Толевая крыша одного из вагонов горела.

Они находились в ущелье с крутыми откосами. Сверху на них обрушивался огонь и грохот. Солдаты поползли под вагоны, разбивая головы о вагонные оси. У паровоза хрипло каркал офицер: «Бандитская сволочь!» «Трахтах-тах!» — трещал пулемет. «Пуфф, пуфф, пуфф!» — сыпались разрозненные ружейные выстрелы. Ржание лошадей. Пронзительный крик. Может быть, предсмертный? Блеющие унтер-офицеры. Суматоха увеличивалась.

— Прочь от горящих вагонов! Вас видит враг! В укрытие! На высоты!

Покатились камни. Большие камни. Осколки камней.

— Сюда, наверх, ко мне! Наверх! — раздался голос пивовара с отвесной скалы. — Прекратить стрельбу!

Треск и вспышки в ущелье уменьшились. На высотах справа и слева от железнодорожного пути начался бой. Вялые выстрелы минометов.

Станислаус лежал за обломком скалы над путями. Из ущелья бил ключом пар от паровоза. Искры летели в нашпигованное звездами южное небо, выстрелы и пули пронзали его.