Чудотворцы

– Ты оставишь меня у себя? – спросил Ниттай напоследок – Я ведь могу воевать и левой рукой.

– Оставлю, если не будешь занижать прицел – проворчал инженер, и оба рассмеялись.

Сам Публий отделался довольно легко: копье скользнуло по шлему, подаренному ему Перперной и лишь разорвало ухо. Лекарь заверил его, что оно срастется, хотя уши теперь будут разной формы. Так прошла неделя, пошла вторая. Публий не находил Шуламит в Модиине, но не решался о ней расспрашивать и сам себя презирал за эту нерешительность. Ну что плохого в том, что муж пытается узнать о своей жене? Но он боялся… Наверное он боялся узнать, что тот тихий шепот в ночи был всего лишь шумом ветра, и он напрасно остался жив в Бейт Цуре.

Однажды, на рыночной площади, памятной ему по первому дня восстания, Публий встретил вездесущего Агенора, как всегда веселого и довольного собой.

– Привет, Публий – заорал он еще издали – Слышал про твои подвиги и восхищен.

Публий не считал подвигами стрельбу из баллист и лежание под трупом сирийца, но возражать не стал. На рынке, как раз там, где бился в агонии раненый слон, нашелся прилавок с вином и они не торопясь распили небольшой кувшинчик. Публий обратил внимание, что бывший эллинист продолжает разбавлять в меру, но пьет умеренно, и его веселое настроение не зависит от количества выпитого.

– Ну а как твое рабство? – ехидно спросил Агенор – Будешь ждать седьмого года или уже поумнел?

Про седьмой год Публию приходилось слышать, но раньше его это мало интересовало, ведь он не собирался прожить и месяца. Хотя, правду сказать, его первоначальное намерение слегка изменилось, шел уже второй год этого необременительного рабства, и, пожалуй, ему стоило бы задуматься.

– На что ты намекаешь? – спросил он.

– А ты, я вижу, как был дураком, так и остался – ухмыльнулся Агенор – Ну ничего, еще есть время.

Он и на этот раз ничего не стал объяснять, а Публий предпочел не настаивать. В этот же день, правда поздно вечером, его назвали дураком еще раз. На этот раз это была Хайа, жена Симона. После вечерней трапезы она отозвала Публия в сторону и без предисловий спросила:

– Ты когда последний раз видел свою жену?

– В ночь перед битвой – ответил он.

– И как она? – непонятно спросила Хайя.

На это он мог только пожать плечами. Жена Симона всегда была для него такой же загадкой, как и ее муж. К нему она относилась ровно, как к незаметному и не слишком интересному родственнику. Он не мог припомнить, чтобы эта моложавая женщина с лицом сфинкса, обращалась бы к нему помимо хозяйственных дел.

– Понятно – также неопределенно сказала она.

По-видимому ей не все было понятно, и она задумалась и молчала довольно долго. Публий терпеливо ждал. Наконец, она снова заговорила и ее теперь ее голос звучал осторожно, в нем уже не было и тени прежней беспристрастности, зато было странное напряжение.

– Знаешь ли ты ее историю?

– Нет, госпожа, не знаю…

Обычно, в отличие от Симона, Хайя не возражала, чтобы ее называли госпожой, но теперь она поморщилась, и Публий осмелился добавить:

– … Но хотел бы узнать.

И опять какая-то тень пробежала по лицу женщины:

– Ну нет, пусть это тебе лучше расскажет мой муж. А ты не будь дураком и поинтересуйся.

На этом их разговор и закончился. А еще через неделю приехал Симон и велел ему собираться.

– Мы поднимемся в Ерушалаим – сказал он – По дороге будешь задавать вопросы. Надеюсь, у тебя есть вопросы?

Вопросы у него были, хотя самый главный из них он задавать не собирался, ведь Симон, при всей своей мудрости, не смог бы дать на него ответа. На него могла ответить одна женщина, но где она сейчас, Публий не знал. Их теперешняя поездка напоминала прошлогоднюю, но была и разница. Тогда верхом на двух мулах ехали добрый, разговорчивый господин и его верный раб. Казалось бы, ничего не изменилось, и он, Публий Коминий, по прежнему невольник Симона Хашмонея. И все же, что-то изменилось. Поэтому , на первом же привале он спросил:

– Как ты считаешь, я бился при Бейт Цуре как раб или как свободный?

– На этот вопрос можешь ответить только ты сам – сказал Симон не задумываясь.

Легко сказать, подумал Публий. У него пока не было ответа.

– Как мне это узнать? – спросил он, подозревая, что ответа не будет.

Симон задумался и задумался надолго, оценивающе посматривая на Публия, вероятно решая готов тот или еще нет. Наконец, он заговорил:

– Как ты думаешь, почему Эпифан хочет уничтожить нас? Было бы понятно, если бы в его планах было казнить зачинщиков, устроить пару показательных казней, разрушить храмы, стены городов, сжечь пару-тройку деревень для острастки. Но нет, он хочет убить всех: мужчин, женщин, детей, может быть даже овец и коз. Странное решение, не находишь? Ведь как ты, наверное, догадываешься, трупы не платят податей. И все же он решает – убить всех!

Он пристально посмотрел на Публия и резко выбросил:

– Почему?!