Чудотворцы

На следующий день в Храме начались богослужения. Так как Публию ход туда был заказан, он мог узнавать о том, что там происходит лишь из уст Симона. Публий, хоть и вышел из рабства, благоразумно не упоминал о своем новом статусе и его вместе с маккавеем разместили у каких-то родственников покойного Маттитьяху, выделив каждому по комнате. Ему досталась уютная каморка с небольшим окном, сундуком, очагом и ложем, покрытым овечьей шкурой. По случаю ранних холодов очаг был явно нелишним и Публий кормил его хворостом по вечерам, чтобы спать в тепле. Днем он снова строил машины, приходил поздно, но все же находил время поболтать с Симоном.

– Горит? – взволновано спрашивал он первым делом.

– Горит – подтверждал маккавей, и больше они об этом не упоминали до конца вечера.

– Храм, конечно, не тот, что был до осквернения – рассказывал Симон – Но все же он снова стал Храмом. И люди идут в него не только со всех концов Иудеи, но и из-за ее пределов.

Так прошло семь дней, наступил восьмой, а Менора все еще горела и масло в ней все не кончалось. Неужели, я так удачно изменил форму лампад, думал он. Наконец, пришел радостный Симон и рассказал, что прибыло новое масло из Галилеи. Маккавей явно испытывал облегчение, Публий тоже, но он никак не мог понять странные взгляды, которые бросал на него Симон.

– В чем дело? – спросил Публий.

– Как ты думаешь, что произошло в храме? Тебе не кажется это чудом?

– Тоже мне чудо – скептически сказал инженер – Просто удачная конструкция.

– Возможно, не спорю. А ты не хочешь проверить?

Публий хотел, очень даже хотел. На следующий день ему принесли лампаду, такую же, какие были на Меноре, и такой же по размеру кувшинчик масла. Забросив все дела и оставив Ниттая присматривать за строительством машин, он наблюдал как горит в лампаде осьмушка масла из кувшина. Он пытался изменить форму лампады и так и этак, но с большим трудом ему удалось добиться двух с половиной дней горения.

– Это что же получается? То, что случилось там, в Храме было чудом? Не делом рук человека, а волей вашего Бога? Значит я понапрасну колдовал над лампадами?

– Дурак! – вскричал Симон – Нет, зря я тебе ухо не проколол! Да если бы ты не сделал того, что ты сделал, то не было бы и никакого чуда! Дурак!

– Не понимаю – огорчился Публий – Кто же чудотворец? Я или Он?

– Вы оба! – взревел маккавей – Как ты еще до сих пор этого не понял? Только еврей и его Господь могут творить чудеса! И только вместе!

– Но я же не еврей! – возразил инженер.

– Ты уверен?

Последнее было сказано так ехидно, что Публий принял бы это за насмешку, если бы не успел уже немного узнать своего собеседника. Нет, насмешка присутствовала, но была ли это только насмешка? Об этом следовало подумать наедине. И, чтобы сменить тему, он задал вопрос, который давно его мучил:

– Что произошло с Шуламит?

– С кем?

– С моей женой…

– Тебе виднее, ты там был.

– Не лукавь, Симон. Я о том, что случилось с ней до того.

Симон тяжело вздохнул, пошевелил угли в очаге и, наконец решившись, начал:

– Как ты уже слышал, она называет меня дядей, но это лишь потому, что я много старше ее. На самом деле она мне двоюродная сестра, а наши отцы было братьми. И все дело не в ней, а в ее отце…

– Как его звали?

– Он утратил свое имя, когда поменял его на эллинское, а его новое имя забыто.

– Он был филоэллином?

– Если бы он был всего лишь эллинистом! Тогда отец просто порвал бы с ним и на этом бы все кончилось. Все было много хуже.

Публий хотел было спросить, что могло быть хуже, но вспомнил рассказы Никандра и промолчал. А Симон продолжал свой тихий, неторопливый и очень тяжелый для него рассказ:

– Ее отец был не просто эллинистом, он был убежденным эллинистом. Поэтому он преследовал тех из нас, кто не готов был молиться чужим богам. А еще он был верным слугой Менелая. Ты знаешь, кто это?

Публий знал это имя только по бессвязным рассказам Агенора, но на всякий случай кивнул.