Чудовища, рожденные и созданные

Он так навсегда и останется высокомерным, желчным сынком Соломона Акаяна, если не разорвёт всякую связь с отцом. Из этого фальшивого мирка.

Или, быть может, я вижу то, что хочу видеть. Наверное, он просто пьян. Дориан ни разу за весь вечер не был замечен мной без бокала. По крайней мере до тех пор, пока отец не выхватил у него последний.

Заставляю себя отступить назад. Этот судорожный, неловкий шаг прерывает его.

Глаза открываются, но кисти не останавливаются. Мгновение, длящееся вечность, Дориан глядит перед собой, хмуря брови и продолжая играть. Словно погружён в свои мысли и по-настоящему не видит меня. Я для него призрак.

Затем, возможно, потому что не исчезаю, пальцы замирают. Моё сердце вдруг сжимается от нехватки музыки, но я не подаю вида. Он встаёт. Спускается с пролёта. Подходит ближе.

– Ты всё ещё реальна, – шепчет Дориан.

Он не понял, что это была я.

За кого Дориан меня принял? Галлюцинация? Сон? Что земельщик, который может обладать всем, чем только пожелает, и которому ничего не грозит, видит во снах?

Много лет назад я как-то спросила его, и он ответил: «Ничего. Мне ничего не снится».

Но, возможно, это то, о чём он мечтает во сне. Играть на инструменте.

«Истинная свобода дороже золота, Дориан Акаян».

И снова у меня в руках оказывается его секрет. И снова, несмотря на коварство Дориана, мне хочется сохранить тайну ради него. Я не предам Дориана. Во имя того, что у нас было. Особенно видя, что Соломон Акаян поступает с ним так же, как папа со мной.

Могу иначе показать Дориану, что ему не уничтожить меня, чтобы спастись самому.

Надев корону чемпиона.

Полночь в Офире – особенное время; в этом мире тёмное время суток во власти рождённых в нём существ. Некоторые говорят, что это час водяной лошади, исполинского духа Панталассы, такого огромного, что его голова и хвост всегда находятся в противоположных концах света.

В полночь водяная лошадь становится беспокойной. Всё плохое случается в этот тёмный час.

Поэтому, когда, бредя по улицам, вижу яркое зарево там, где должен быть мой дом, шаг переходит на бег. Я так разгоняюсь, что начинаю запыхаться. Осязаемая сила горячего ветра сбивает с ног.

За забором моего дома собирается толпа, на ярко-синих лицах отражаются жуткие языки пламени, знакомый голос кричит.

«Это кошмар, дурной сон, такого не может быть».

Я не в силах заставить себя пройти сквозь толпу. К дому.

Странный сине-серый огонь охватил деревянные перила. Дым валит из двери, расходясь по покорёженной лестнице клубами. Огонь всё разрастается и разрастается, пожирая крыльцо. Огненное чудовище, освещающее небо целиком.

– Мама! Эмрик!

– Остановите девчонку! – кричит кто-то справа.

Меня обхватывает чья-то рука.

– Твои родители там!

Поражённо смотрю. И облегчённо выругиваюсь. Вот они, поддерживают друг друга, глядя, как наше убежище охвачено пламенем. Лицо папы застыло в лёд, огонь отбрасывает на него безжалостные тени. Мама зажимает рот ладонями, слёзы блестят на свету. Воспалённая рана на её руке глумится надо мной сквозь прожжённую ткань.

Бегу к родителям. Ноги путаются в длинном шлейфе платья. Падаю перед ними.

Папа растерянно моргает, словно выведенный из транса. Мама тянется ко мне.

– Эмрик, – выдыхаю я, из глаз текут слёзы, в лёгких дым. – Где Эмрик и Лирия?

Мама привлекает меня к себе, и из-под её ладоней вырываются крики.

– Уведи моих детей оттуда, Варман!

Держу мать в объятиях, она теряет сознание.

«Нет, нет, нет». Брат с сестрой не могут быть… они не…

Кричу. Острая боль пронзает лоб посередине, проходя сквозь череп. Пожарных нигде нет. Океан в нескольких шагах! Воды полно. Но не для нас.

Бессилие пронизывает меня, чужеродное чувство растекается по венам. Как мне всё исправить? Должен быть какой-то выход. Могу войти внутрь… вытащить их. Никто не знает этот дом лучше меня. Сколько раз по вечерам я проскальзывала туда тайком?

Едва меня посещает эта мысль, как я встаю и порываюсь вперёд.

– Не глупи, – кричит папа. Он тянет меня назад так сильно, что чуть не вывихивает мне руку. – Эмрика я остановить не смог. – Голос отца надламывается. – Не допущу, чтобы ты тоже погибла!

Пытаюсь что-то возразить, пытаюсь осознать, что мир вокруг меня рушится, но из-за дыма говорить невозможно. Он проникает повсюду, обвивается вокруг наших конечностей, словно змеи. В любой момент они сделают выпад и ужалят нас в самое уязвимое место. Тяжесть в лёгких тянет меня вниз.

Толпа начинает отступать: огонь разгорается всё сильнее. Он поворачивает вместе с ветром в сторону конюшни.

– Златошторм! – кричу я. – Где моя марилениха? – В этот миг из серой пелены возникает Эмрик, лицо тёмное от сажи, на руках Лирия без сознания. – Что случилось? – Дым проникает мне в рот, обжигая горло. Хаос вновь вспыхивает вокруг: мама и папа притягивают к себе сестрёнку. Она не приходит в себя.

Кто-то зовёт на помощь, кто-то упоминает лекарства от ожогов, и при мысли об очередных медикаментах мне хочется рвать на голове волосы.

Эмрик хватает меня за руки и заставляет посмотреть на него.

– Надеюсь, твоя вечеринка того стоила.