Чудовище

Я была создана, чтобы разрушать, но вместо этого научилась любить. Барнабас вывернул и исковеркал мою любовь к родному городу, но я сумела с этим справиться. Я спасла девочек, вновь завоевала доверие Рена и уважение короля.

Теперь мне хочется лишь одного: уничтожить Барнабаса. Ради всех тех, кто погиб от его руки. Я — это они, а они — это я. А еще — и это главное — ради тех, кто еще жив и кого я люблю.

Двери открываются, и я вхожу, не дожидаясь, пока стражник произнесет «Король вас примет».

Я останавливаюсь перед Оливером и опускаюсь на одно колено.

— Мой король, — говорю я. От этих слов меня охватывает восторг. У меня есть король, есть страна, есть цель в жизни. Я сделаю все, лишь бы только защитить и не подвести их.

— Милая, не стоит так строго соблюдать этикет. — Оливер жестом велит мне встать, и я сажусь на ступени у его ног.

— Вы вызвали меня из-за стражника, который потерял память, сир? — спрашиваю я.

Оливер кивает:

— Отчасти. Но сначала я хочу тебе кое-что показать.

Он протягивает мне руку.

Я ничего не понимаю, но беру его за руку. Оливер ведет меня в ту часть дворца, куда я прежде не забиралась. Мы спускаемся вниз, очень глубоко. Многие из залов, что я помню, сейчас поглотила лоза, но есть и нетронутые комнаты. Мы спускаемся, и воздух становится все холоднее. Света почти нет, поэтому приходится переключиться на кошачье зрение. Впрочем, Оливер, кажется, знает дорогу наизусть. Стены вокруг сложены из мрачного серого камня, и пол у нас под ногами — тоже.

Длинный коридор выводит нас в просторное помещение. В стенах повсюду ниши, но многие раскрошены длинными корнями, которые торчат из стен под самыми странными углами и закручиваются вокруг поддерживающих своды колонн. Угольно-черным цветом корни напоминают щупальца Сонзека. Чудовищная лоза и впрямь глубоко проникла в город. Вывести ее будет не так-то просто.

Оливер идет к возвышению в центре комнаты, и я внезапно понимаю, почему этот путь так хорошо ему знаком.

Мы в королевской усыпальнице.

В самом большом каменном саркофаге на возвышении покоится его жена — моя мама. Я касаюсь вырезанного на каменной крышке лица. Оно кажется мне таким знакомым — большие глаза, высокие скулы… В пальцах покалывает — это всплывает еще одно воспоминание, и я погружаюсь в него целиком, без остатка.

Ко мне склоняется женщина с золотыми волосами и сияющими голубыми глазами. Мягкая ладонь с шелестом скользит у меня по щеке.

— Я знаю, как тебе нелегко сидеть во дворце. Но всем королевам порой приходится делать то, что неприятно. Когда ты будешь королевой, ты это поймешь.

Оливер откашливается, и видение рассеивается. Я понимаю, что стою, низко склонившись над резным ликом, а рука моя по-прежнему касается каменной щеки.

— Ее звали Ария, и она была так же прекрасна, как песня, в честь которой ее назвали, — говорит он.

Я краснею.

— Извините.

Меня не покидает чувство тепла, оставленное по себе воспоминанием. Тепла, и обиды Розабель, и любви, которую она испытывала к маме. Не к своей — к моей маме. В воспоминании на маме было голубое платье, которое уже виделось мне раньше.

— Не извиняйся. Затем я тебя и привел. То, что Барнабас с тобой сделал, — ужасно, но ты должна знать свои корни. Кем ты была на самом деле. Я знаю, что ты почти не помнишь мать. Рен сказал, что тебе никак не удавалось вспомнить ее лицо. — Его глаза поблескивают. — Мне так жаль, что Барнабас и это у тебя отобрал.

Я беру его за руки.

— Он отобрал не все. Кое-что я помню, урывками. Помню вас, и Рена, и Делию, только очень маленькую. Может, когда-нибудь воспоминания ко мне еще вернутся. Может быть, я даже маму вспомню. Вот я сейчас это все увидела — и вспомнила. Я так и думала, что она была добрая и красивая.

Оливер сжимает мою руку и улыбается.

— Очень рад это слышать. Если… если я как-то могу помочь, обязательно скажи. Говорить об Арии и Розабель бывает трудно, но когда ты здесь — не важно, в каком облике, — это словно второй шанс.

— Спасибо. — Я сглатываю ком в горле и вижу на возвышении еще один саркофаг, поменьше.

Розабель. Я наклоняюсь над вырезанным в камне изображением себя-прежней. Если скульптор не польстил, я тоже была красива.

— Ты помнишь, как ты — она — пыталась нас спасти? — спрашивает Оливер. — Мы не могли отдать ее колдуну, но она решила уйти к нему сама. Только он пришел раньше, да и какая ему была разница. Он — зло в человеческом обличье.

Я стою перед собственным пустующим саркофагом, и при этих словах мир вокруг сжимается в одну-единственную цель.

Розабель была готова сделать то, чего я не могла. Отказаться от друзей, родных, жизни, чтобы спасти тех, кто был ей дорог. Она была готова на величайшую жертву.

А вместо этого стала мной.

Я слишком долго тянула и топталась на месте. Хватит. Если у Розабель достало на это храбрости, значит, достанет и у меня. Она любила этих людей. Любила свой город.

И я все это тоже люблю.

Я могу сделать так, чтобы Барнабас никогда больше не сделал ничего подобного с другой девочкой, другой семьей, другим городом.