Чудовище

Если то, что сказал Бату, правда — если во мне и впрямь заключена немалая магия, — то я, возможно, выживу. И проживу свою жизнь рядом с человеческими друзьями, с семьей, с братом-драконом.

А если не выживу — что ж, значит, иначе мне никак не спасти все то, что я люблю.

Розабель тоже это знала, и только так и могла поступить.

То же самое сделаю и я.

— Идем, дитя, — говорит Оливер, кладя руку мне на плечо. — Я не хотел тебя расстраивать.

Лицо у меня мокрое. Преисполнившись новой решимости, я смахиваю слезу.

— Ничего. Я должна была это увидеть. Спасибо вам.

Он ведет меня прочь, обратно в тронную залу. В голове у меня вертится один вопрос: как найти колдуна?

— Знает ли кто-нибудь, где прячется Барнабас? — спрашиваю я. Должно быть, затаился где-то в лесу, но ветер ни разу не принес его запаха.

Оливер качает головой:

— Нет, но в лесу наши патрули.

— Ему нелегко будет прятаться. Скоро он ударит. Знать бы только когда.

Оливер вздыхает, но лишь крепче берет меня за руку.

— Да, с Барнабасом никогда не знаешь наверняка.

— Он по-прежнему точит зубы на вас и на меня… и, наверное, на Делию тоже. Ария не захотела выйти за него замуж, вы не отдали Розабель, когда она была малышкой, и не дали ему завладеть магией этой земли. Он страстно хочет отомстить. И он довершит начатое.

Мы в главной зале. Оливер садится на трон.

— Ничуть в этом не сомневаюсь. Там, где лоза проникла сквозь стену, от фундамента уже почти ничего не осталось. Барнабаса долго ждать не придется. Стену, конечно, заделывают, но чем быстрее наши люди ее отстраивают, тем быстрее лоза ее крошит. Проникнуть в город Барнабас может только там. Я велел караулить это место день и ночь, хотя Барнабас скорее ударит ночью. В темноте черная магия сильнее. Ему это на руку.

— Тогда этим вечером я тоже стану в караул. Стражу он может обмануть с помощью магии, но меня ему не провести.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Оливер ловит меня за руку.

— Будь осторожна, Кимера.

В глазах у него — смесь гордости и страха.

— Ладно. И вы тоже.

Он отпускает меня, и я шагаю прочь так быстро, словно лечу, хотя на самом деле крылья у меня сложены за спиной. Оказавшись в дворцовом саду, я взмываю в небо. Скоро Барнабас будет у ворот.

Готовлюсь я недолго. Рен бегает где-то — разносит сообщения от короля и совета. Я сижу у огня с его матерью, Гретой и Делией. До Белладомы девочки едва были знакомы, но с тех пор крепко подружились. Я беру себе кусок хлеба и сыра со стола, а Пиппа скулит и клянчит, чтобы с ней поделились. Я рассеянно чешу ее за ухом и иду к себе в комнату. Голова напряженно работает, и на разговоры сил нет.

Барнабас где-то рядом и выжидает.

Но я его остановлю.

Стражники перед дежурством готовят оружие, мне же оно не нужно. Я сама — оружие, да к тому же у меня нет почти ничего своего. Я раскладываю на кровати скромные пожитки. Кроме ранца, пояса да плаща у меня есть лишь та одежда, что на мне, да засушенная роза из сада у дома. Роза совсем высохла, но лепестки по-прежнему отливают красным. Мать Рена нашла ее вскоре после того, как я оставила цветок у него на подушке, и сохранила и розу, и книгу сказок. Узнав, что это мое, она решительно вручила их мне. Хрупкий цветок заключает в себе воспоминания, которые я и люблю, и ненавижу одновременно.

— Кимера! — негромко зовет кто-то из-за спины.

Я роняю цветок на кровать и оборачиваюсь, пряча руки за спину, чтобы вошедший не увидел когтей, которые выскакивают сами собой, если меня застают врасплох.

В дверь заглядывает Делия — одной рукой она держится за косяк, на палец другой накручивает длинные светлые кудри. Моя сестра. На которую я больше не похожа. Которая имеет все причины меня презирать.

— Я тут, — говорю я наконец.

Мы избегали разговора с самого моего возвращения. Когда я выхожу в коридор, она ныряет в свою комнату, и наоборот. Ее улыбка в тот день, когда Оливер объявил меня Хранителем Города, так и осталась едва ли не единственным, что произошло между нами с самой Белладомы.

Я просто не знаю, о чем с ней говорить.

— Удачи тебе, — говорит она. — Если кто и победит колдуна, так только ты.

— А, ну спасибо.

Между нами повисает неловкое молчание. Я судорожно пытаюсь придумать, что еще сказать.

— Прости меня, — говорит она.

Я разеваю рот.

— За что?

За что она может просить прощения? Она ничего не сделала!

Она смотрит в пол, в окно, на дверь — куда угодно, только не на меня.

— За то, что… Ты спасла меня и всех девочек, а я… я так плохо с тобой обращалась.

Я собираю лежащие на кровати вещи и укладываю в ранец.

— Не извиняйся. Я ничего другого и не ожидала. Если бы не я, ты бы вообще не попала в Белладому.

— Нет, я все равно была не права. Ты… — она осекается и сжимает кулаки, — ты была моей сестрой. Понимаешь, я думала, что она — то есть ты — умерла, а ты взяла и вернулась. — Она присматривается к моим нечеловеческим чертам и хмурится. — Ну, почти.

Во мне просыпается давно позабытая привязанность к этой девочке. Ощущение — словно шарик солнечного света где-то внутри. Слабенькое, но пока хватит. Это только начало.

— Жаль, я тебя так плохо запомнила.