Чудовище

Но я-то вижу все. Научившись летать как следует, я отыскала секретные проходы, через которые можно входить и выходить. Я могу взлететь так высоко, что на востоке, у самого горизонта будет виден город Брайр, а на западе — череда зеленых гор. По лесу вьется река — сверкающая голубая лента, цветом соперничающая с небом. На севере, у самого небосклона между громадами подступающих лесов, которые грозят поглотить все вокруг, виднеются частые пятнышки синего цвета. Когда я смотрю на эти леса, холмы и город сверху, сердце мое всякий раз сжимается.

Я люблю это все — или, может, это любила девочка, которой я была прежде. Меня преследует призрак памяти.

Ноги мои ударяются о землю, я бегу, закрыв глаза. Через лабиринт меня ведут другие органы чувств. Я знаю путь наизусть. Ноздри мои щекочет смолистый запах соснового леса, но я бегу на манящий аромат жаркого, которое готовит на огне отец. В животе урчит от голода, и я бегу быстрее.

Честное слово, если отец скажет мне идти тренироваться дальше, я слопаю Пиппу, слопаю в один присест, и плевать на последствия.

Я останавливаюсь у отцовских ног. Он смотрит ласково.

— Отлично, — говорит он и треплет меня по голове. — Ты поставила рекорд, детка. Все у тебя получится.

В животе у меня опять урчит.

— Папа, а мы есть будем?

В глазах у него проскакивает искорка.

— Будем, но не сразу. Осталось еще одно задание.

Я подавляю стон. Если я все сделаю хорошо, отец будет мной гордиться. Может быть, вечером он наконец-то расскажет, зачем меня сделал. Я заставляю себя улыбнуться.

— Тебе нужно научиться охотиться. Чтобы сделать главное, ты должна стать хитрой и незаметной. Вот сейчас и начнем тренировки.

— Охотиться? — переспрашиваю я. Это слово поднимает во мне бурю инстинктов, будит какие-то первобытные желания.

— Отправляйся в лес и принеси мне кролика. Положим его в жаркое.

При одном упоминании ужина у меня текут слюнки.

Я перелетаю через живую изгородь и приземляюсь в лесу. Переключаюсь на кошачье зрение, принюхиваюсь. Наплывают запахи — сосна, глина, дичь, страх.

В лесу летать трудно. Тесно стоят деревья, ветки цепляются за все вокруг. Поэтому я не лечу, а бегу по усыпанной листвой земле и думаю, как бы мне раздобыть кролика и вернуться к отцу еще до темноты. Когти голода терзают желудок.

Я чую множество зверьков, которые прячутся в подлеске и на деревьях, но они бросаются прочь еще прежде, чем я окажусь рядом. Я слишком поздно понимаю, что их пугает мой быстрый шумный шаг.

Так мне кролика никогда не добыть.

Я замедляю шаг, вспархиваю и перелетаю между деревьев. Быстро лететь не получается, зато ногами я теперь не касаюсь земли. Никто меня не услышит. Наверное, отец именно это имел в виду, когда говорил, что я должна быть бесшумной?

Внезапно до меня доносится теплый, с ноткой страха кроличий запах. Я не свожу глаз с мелкого зверя, который скачет по сухой листве.

Мое.

В дело вступают мои инстинкты хищника. Я бесшумно подлетаю ближе, еще ближе. Кролик копошится в ямке у корней дерева, прижимается к земле, хочет юркнуть в норку. Я слышу стук его сердца, эхом отдающийся по сырой земле.

Бросок, и мои зубы вонзаются в мягкую плоть его шеи. Какая-то часть рассудка корчится от удовольствия, но я должна держаться. Нельзя сожрать кролика сырым, прямо тут. Кролика надо отнести отцу.

Теплая кровь стекает по подбородку, пятнает воротничок бледно-зеленого платья. Я оттираю ее рукавом — теперь и рукав весь в крови. Платье испорчено безвозвратно, что скажет отец?

Я глотаю откушенный кусок мяса и сплевываю шерсть. В глазах кролика больше не бьется искра жизни. Чувство голода странным образом смешивается с отвращением. Я убила кролика потому, что была голодна, но правильно ли я поступила? Я в ужасе вскакиваю на ноги. А что, если отец не хотел, чтобы я убивала? Вдруг я поняла его не так? Я же не хотела убивать, я просто была голодна!

Я долго смотрю на мягкую окровавленную тушку у меня в руках. Кролику уже не помочь. Надо возвращаться.

Я иду через лес, шагаю медленнее, чем прежде. Мне страшно — что подумает отец, когда увидит, что я убила кролика? Но ведь мы все равно собирались его съесть. Наверное, отец так и хотел, чтобы я его убила.

Я вздрагиваю. Разве убийство кролика поможет мне подготовиться к делу, которое он для меня задумал?

Снова и снова прокручивая в голове одни и те же мысли, я выхожу в ту часть леса, где начинается наша живая изгородь. Я группируюсь и взлетаю. Отец стоит перед нашим домиком и говорит с каким-то незнакомым человеком. Как этот человек пробрался через изгородь? Отец никогда не говорил, что у него есть друзья-люди.

На незнакомце — шляпа с широкими полями, низко надвинутая на глаза. Я с лету приземляюсь и бегу к отцу.

— Папа! — говорю я, поднимая кролика повыше и надеясь, что я все сделала правильно. — Папа, смотри!

Незнакомец кричит. У отца на лице сменяют друг друга потрясение, ужас и ярость — все за каких-нибудь три секунды.

— Иди в дом! Живо!

Моя улыбка гаснет, я бегу в дом и бросаюсь на пол у огня. По щекам текут слезы, смывают с лица кроличью кровь.