Чудовище без красавицы

– Чем его так?

– Пулей, – пояснил Дима, – одну в грудь всадили, другую в голову, контрольный выстрел. Только повезло парнишке, жив остался. Редкий случай. Пакетики не забудьте.

– Какие?

– А с фруктами.

Я посмотрела на бананы, киви, виноград и манго.

– У вас ведь, наверное, лежат дети, к которым не приходят?

– В двенадцатой, Витя Назаров из детдома.

– Отдайте ему.

– Сами отнесите.

Я оттащила в двенадцатую палату лакомства, вручила их худенькому, просто прозрачному мальчику, тихо перелистывающему книжку, и поехала домой.

У выхода из метро стоит большой стеклянный павильон, украшенный отчего-то зеленым крестом. Никто не может мне объяснить, почему крест именно зеленый? По мне, так он должен быть красным. Москвичи издавна привыкли: красный крест – врачи для людей, синий – для животных. Но зеленый для кого? Для инопланетян, что ли?

Я вошла внутрь и приобрела все лекарства по списку: реопирин, вольтарен, метиндол, диклофенак… Последний, правда, оказался в свечах, но я решила, что без разницы! Важно, чтобы лекарство попало внутрь больного, а уж каким путем это произойдет, не все ли равно. Главное – эффект.

Дома я вывалила коробочки на тумбочку возле кровати Олега и от нечего делать принялась разбирать шкаф. У Куприна есть омерзительная привычка заталкивать вещи на полки, комкая их и сминая. И вообще, он жуткий лентяй. Брюки никогда не вешает, рубашки тоже, просто швыряет их на дно шкафа, туда, где хранятся ботинки, а потом начинает орать: «У меня нет чистых рубашек!»

Все-таки мужчины отвратительные существа, шумные, прожорливые, крикливые, обидчивые, болезненные, неаккуратные… Просто обреченный на вымирание вид, готовый скончаться от голода перед холодильником, забитым под завязку едой. Не знаю, как в других семьях, а в нашей и Сеня, и Олег ни за что сами не вынут из рефрижератора кастрюльки, мотивируя свое нежелание очень просто:

– Их же подогревать надо.

Недовольно бурча, я наводила на полках порядок, но чем больше появлялось в шкафу аккуратных стопок, тем меньше мыслей оставалось в моей голове. Если признаться честно, я просто не понимала, как поступить дальше…

Внезапно руки вытащили вконец измятую толстовку, и я дико обозлилась. Нет, Олег все-таки свин! Сначала набезобразничал в своем отделении, а когда понял, что больше туда ничего не впихнуть, начал хозяйничать в моем. И вот результат! Любимая толстовка, очень уютная, легкая и теплая, измята до невозможности, а ведь гладить ее нельзя!

Кипя от негодования, я встряхнула ее, послышался стук. На полу темнел выпавший из кармана кошелек. Я уставилась на портмоне. Это не мое. Мой лежит в сумочке: красивый бумажник, черный с золотой застежкой, подарок Томуськи к дню рождения. А этот из крокодиловой кожи. Черт побери! Это же бумажник Лены Федуловой! Кошелечек валялся у нее в спальне, я вертела его в руках и машинально сунула в карман толстовки. Ой, как нехорошо, надеюсь, там немного денег.

Сев на диван, я открыла элегантную вещицу. Так, триста долларов, две тысячи рублей, куча монет в специальном отделении на «молнии», чек из магазина «Свет», рекламная листовка химчистки, куча дисконтных карт, а это что?

Я вытащила из одного отделения небольшую фотографию, сделанную «Полароидом».

Смеющаяся Леночка в синей кожаной курточке обнимает за плечи худенькую даму в розовом пальто с воротником из «шанхайского барса». Женщины выглядели счастливыми и совершенно беззаботными. Но мой взгляд был прикован не к их радостным, безмятежным лицам. Рядом с Леночкой, чуть поодаль, но все же вместе, стоял красивый светловолосый парень с картинно-правильным лицом манекена. Мне никогда не нравились писаные красавцы, и среди моих приятелей нет мужчин, способных демонстрировать костюмы… Но этого парня я узнала мгновенно.

Неожиданно мои руки оледенели, а спина вспотела. Я внимательно вгляделась в ярмарочно-яркую фотографию.

Монте-Кристо! Парень, который требовал у меня полмиллиона долларов, подонок, укравший Кристину, негодяй, сволочь, мразь и ублюдок! Значит, Лена его все же знала!

Сшибая на пути стулья, я схватилась за телефон.

– Да, – пропела Барсукова.

– Алка, позови Павла.

– Кого? – удивилась приятельница. – Не понимаю, о чем ты, извини, я работаю.

Я вздохнула: когда Барсукова находится в процессе ваяния очередной порции розовых соплей, обращаться с ней следует, как с умственно отсталым младенцем.

– Аллочка, пойди в ту комнату, где жил Лешка, и позови к телефону мужчину.

– Какого?

– Любого, которого там найдешь.

– Сейчас, – охотно согласилась неконфликтная писательница.

Послышался шорох, потом стук, затем какие-то странные звуки.

– Алло, – сказал парень.

– Павел…

– Извините, я Миша.

– Кто?!

– Михаил.

– Какой?

– Пряжников.

– А где Павел? – изумилась я. – И откуда взялись вы?

– Приехал сегодня из Питера, в восемь утра, – ошарашенно ответил мужик.

– Зачем?

– В командировку, я всегда у Алки останавливаюсь.

Да уж, у Барсуковой не дом, а гостиница, но куда делся Павел?

– Кроме вас, кто еще есть в квартире?

– Алла.

– А еще?

– Женя и Аня.

– Позовите кого-нибудь из них.

– Да, – пропищала Анька.

– Слышь, Анюта, вчера я к вам привела дядьку, Павла.