Чудовище для красавца

Лорд помнил жар ночей с любимой женщиной, помнил их короткие встречи, и в его воспоминаниях Онёр была живой. Он давно не имел возможности видеться с ней, и ему начало казаться, что любовь угасла, как огонь свечи. Потеряв же, Леонар ощутил тоску и боль от понимания: он предал её. Буквально променял на интересную и таинственную графиню, которую сам привез в дом семьи.

Сознавая свою вину и избегая мыслей о болях от ожогах, лорд взял перо и бумагу и начал рисовать. Он уже давно не прикасался к изящным искусствам, всего себя отдавая делам компании и любимой женщине. Как оказалось, навык не был потерян. Онёр вышла узнаваемой, хоть и рисовалась чёрным. Именно на эту картину Леонар и повесил ленту, приколол к стене. На оставшемся листе начал рисовать вторую девушку. Дошел до маски и смял рисунок.

Как раз принесли Остина Хеста. Леонара и лекаря графини разместили в одних покоях, где раньше жил лекарь семьи Ременсон. Не так давно этот лекарь изволил отойти в мир иной, а нового ещё не нашли.

— Химемия, — не то в бреду, не то желая увидеть госпожу, позвал Остин.

Графиня пришла через несколько минут. Вид она имела весьма дикий: белая маска подкоптилась, в глазах стояли слёзы, бинтовать саму себя у неё не вышло аккуратно, а неизменный спутник – белый бурнус – пугал пятнами гари и дырами ожогов. Но, не смотря на неопрятный вид, девушка не соглашалась с ним расстаться. Остальную одежду она позаимствовала у дочери семьи Ременсон.

Стоило ей войти, как подавленный потерей лорд отвернулся к стене. Он зашипел от боли и принял грустный девичий взгляд как новый камень к утёсу своих грехов, о который был готов разбиться.

Химемия взяла Остина за руку и вела себя незаметно, пока господин Харис не вышел из комнаты для разговора с виконтессой. Графиня достала из-под одежды подпалённые перья, провела ими над свечой и дождалась, пока весь пепел осядет в подставленном стакане с водой. Перемешала и напоила лекаря получившимся лекарством. Жар почти мгновенно спал, и мужчина смог уже осмысленно посмотреть на воспитанницу:

— Спасибо, девочка, — поблагодарил Остин Хест.

Леонар повернулся и с удивлением посмотрел на самоуправство Химемии, на что лекарь пояснил:

— Это перья удивительной птицы. Благодаря им вы выжили после падения с коня.

— Я был прав, — Леонар принял из рук невесты второй стакан и выпил горчащую воду: — Вы держали такого удивительного зверя возле поместья? Но где же он сейчас?

— Недалеко, — заверил Остин, ощущая, как боль уходит и в теле появляется легкость.

Химемия кивнула. Несмотря на весь пережитый страх, она не могла не радоваться, что люди, которые угрожали Леонару, больше не живут в его доме. Впрочем, она не строила иллюзий и понимала, что вскоре они себя проявят. В то, что эти люди погибли при пожаре, она не верила.

А когда графиня забылась беспокойным сном, между мужчинами состоялся важный разговор.

— Вам следует убедить её разорвать помолвку, — произнес лекарь дома Хичтон и поднял с пола помятый рисунок. Разгладил.

— Почему? — сам не осознавая того, упёрся сын виконта.

— Я был против с самого начала, — говорил Остин Хест, рассматривая знакомую фигуру на бумаге. — Вы прибыли в наш дом, открыто заявляя, что между вами не может быть любви. Что вы хотите использовать её, как пугало. И графиня понимала это, но всё равно позволила увезти её.

— Мне, право, стыдно за это, — Леонар отвел взгляд. — Первопричины нашей встречи воистину отвратны.

— А ваши родственники, их отвращенье и издевки?

— За них и за себя я вновь прошу прощенья!

— Мне вам выписать медаль за ваши извинения?

— Если можете – прошу, — усмешка лорда вышла горькой. — Так к чему же наш разговор?

— К тому, что вы втянули девочку в круговорот, из которого она может живой не выйти. — Остин помолчал, сложил рисунок и убрал на память перед тем, как сказать: — Если вам она не безразлична, если в вашей душе есть хоть немного теплых чувств к леди Химемии, прошу вас, прогоните её. Говорите, что хотите, но от чистого сердца. Тогда, уверен, она позволит увезти её домой.

Глава 10

Из дневника графини Химемии Сеа Хичтон.

«…В тот день я приняла много жизненно важных решений. И без сомненья говорю, что не жалею.

Люди привыкли видеть женщину хранителем огня. Решили: ей не престало быть жестокой, решительной, что ей надлежит быть под защитой мужа. И где-то я согласна. Согласна быть такой, пока могу. Но бывает, даже самая добрая тихоня выходит на тропу войны с мечом. Всё ради защиты дорогого человека…»