– Предпочитаю не говорить о моей дочери. Имею же я право хранить свои чувства в тайне.
– Некоторыми фактами я уже располагаю, миссис Краг.
Ваша дочь родилась в 1910 году в Родео-сити. Вам может показаться странным, но у меня есть копия свидетельства о ее рождении. При крещении ей дали имя Генриэтта Р. Краг.
Вы звали ее Этта, но в какой-то момент своей жизни она отказалась от этого имени.
– Она всегда ненавидела его. После того как она рассталась с Альбертом Блевинсом, она стала пользоваться своим вторым именем.
– Второе имя у нее Рут, да?
Старуха опустила голову в знак согласия. Она избегала моего взгляда.
– А вторым ее мужем был Марк Хэккет.
– Между этими двумя был еще один, – поправила она меня со старческим стремлением к точности. – Она жила еще с одним мексиканцем из Сан-Диего. Это было более двадцати пяти лет назад.
– Как его звали?
– Луп Ривера. Они прожили с ним лишь несколько месяцев. Он был арестован за контрабанду, и Этта развелась с ним. Потом появился Марк Хэккет. Потом – Сидни Марбург. – Она говорила резким неприятным голосом, словно зачитывала обвинительный акт.
– Почему вы не сказали мне, что Рут Марбург – ваша дочь?
– Вы у меня не спрашивали. Да и потом, какая разница?
Я мало общалась с Эттой, после того как она вышла замуж за мистера Хэккета, заняла высокое положение в обществе и стала светской дамой. Она никогда не навещает меня, и я знаю – почему. Ей стыдно за ту жизнь, которую она ведет.
С молодыми мужчинами вдвое моложе себя. Семьи у меня как будто и не было. Я даже ни разу не видела своего внука
Стивена.
Я выразил ей сочувствие и, попрощавшись, ушел, оставив ее согревать руки своей Библией.
Глава 33
Я помчался в Малибу, забыв о голоде и усталости.
Немного не доезжая до ворот усадьбы Хэккетов, мне навстречу проехала машина. Сидевший за рулем был похож на Кита Себастьяна. У самого въезда в усадьбу я развернулся и поехал вниз по склону вдогонку за ним.
Догнал я его у въезда на скоростное шоссе, у знака
«Стоп». Он повернул прямо на шоссе, а спустя некоторое время выехал на отводную дорогу, вьющуюся по пляжу.
Оставив машину у пляжного коттеджа, в котором горел свет, он вышел и постучал в заднюю дверь. На мгновение на фоне света обозначилась фигура его дочери, быстро открывшей дверь.
Выйдя из машины, я подошел к коттеджу. Жалюзи и шторы были опущены. Свет все равно сильно проникал наружу, но из-за шума волн мне ничего не было слышно.
На ящике для газет и писем стояло имя «Хэккет». Я
постучал в заднюю дверь, одновременно повернув ручку.
Дверь оказалась запертой. Кит Себастьян спросил, не открывая:
– Кто там?
– Арчер.
Последовало молчание. Дверь не открывалась. Затем
Себастьян повернул ключ и отворил ее.
Я прошел мимо него в дом, упреждая его вопросы.
– Что делаете, Кит?
Правдоподобную легенду придумать он еще не успел.
– Вот решил уединиться здесь от всего этого на пару деньков. Мистер Хэккет позволил мне воспользоваться своим личным коттеджем.
Я прошел из кухни в другую комнату. На круглом столике для игры в покер стояли грязные тарелки на двоих.
На одном из керамических бокалов краснело полукружье губной помады.
– Вы здесь с женщиной?
– По правде говоря, да. – Он посмотрел мне в глаза, надеясь, что я клюну на это глупое вранье. – Вы ведь не скажете Бернис, правда?
– Она все знает, и я – тоже. Это Сэнди, да?
Он схватил со стола бокал Сэнди. На секунду с его лица сошла маска. Я подумал, что он ударит меня бокалом по голове и сделал шаг назад. Он поставил бокал на стол.
– Она моя дочь. Я знаю, что для нее лучше.
– Видно, поэтому ее жизнь складывается так прекрасно? Это никудышная альтернатива лечению в клинике.
– Это лучше, чем тюрьма. Там ее вообще не станут лечить.
– Кто наговорил вам такие ужасы?
Он не стал отвечать, а просто стоял на месте, тряся своей глупой красивой головой. Без приглашения я сел за стол. Минуту спустя он уселся напротив. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, словно блефующие игроки в покер.
– Вы не понимаете. Сэнди и я не хотим оставаться здесь. Все продумано.
– Для поездки за границу?
Он нахмурился.
– Значит, Бернис рассказала вам.
– Хорошо, что кто-то сделал это. Если бы вы сбежали, то потеряли бы американское гражданство. По крайней мере, Сэнди потеряла бы наверняка. И потом, на что вы будете жить в чужой стране?
– Все предусмотрено. Если я буду правильно обращаться с тем, что имею, то вообще смогу больше не работать.
– А я-то думал, вы почти разорены.
– Теперь уже нет. Все встает на свои места. – Он говорил с уверенностью человека, не желающего ничего ни видеть, ни слышать, но был сильно встревожен.
– Пожалуйста, не пытайтесь останавливать меня, мистер Арчер. Я знаю, что делаю.
– Жена отправляется с вами?
– Надеюсь. Она еще не решила. Мы вылетаем завтра, и ей нужно будет решать второпях.
– Считаю, что никто из нас не должен решать второпях.
– Вашего совета никто не спрашивает.
– Однако вы просили его в известном смысле, когда втягивали меня в это дело. Боюсь, что теперь вам от меня не отвязаться.