– Он размотал пластырь у меня на руках и ногах. Мы поговорили. Больше говорил он. Я пообещал дать ему денег и даже признать его своим сыном, если он добивается именно этого. Но его интересовало главным образом то, как докопаться до истины.
– То есть, до того, что Джаспера убили вы?
– Да. Он совсем не помнил меня. В его памяти не сохранилось решительно ничего.
– Мне не совсем ясно, – сказал я. – По-вашему выходит,
что вы убили Джаспера, находясь в состоянии самообороны. И даже без этого я согласен с вами в том, что ни один суд присяжных не признал бы вас виновным: ведь вы совершили непредумышленное убийство. Для чего же было все скрывать и пускаться на такие сложности, чтобы избавиться от тела?
– Это делал не я, а Лорел. Вероятно, она чувствовала себя виноватой за нашу связь в Техасе. Признаю, что и я считал себя виноватым – и за это, и за все остальное. Не забывайте, что Джаспер был моим братом. Я чувствовал себя Каином.
Возможно, он чувствовал себя Каином когда-то давным-давно, но сейчас в его голосе я ощущал только фальшь. Его мать заерзала в кресле и опять вступила в разговор:
– Болтовня обходится дорого. Ты еще не понял этого?
Хочешь, чтобы этот сукин сын сожрал тебя потом с потрохами?
Внимательно посмотрев на меня, Хэккет ответил ей:
– Я не верю, что мистер Арчер – шантажист.
– Черт возьми, конечно, он не станет называть это шантажом. Он и ему подобные называют это расследованием или установлением личности преступника или «ты –
мне, я – тебе». Купим ему многоквартирный доходный дом, чтобы жил – не тужил, да еще здание под его контору, чтобы было, где хранить свои досье на нас, и чтобы отчислял нам по пять центов с каждого доллара дохода. – Она резко встала. – Ну, сколько сдерешь на этот раз, ты, сукин сын?
– Перестань употреблять такие выражения, Этта. Они разрушают трогательный материнский образ. Я уже думал, откуда это дом у Лорел, и откуда – у твоей матери.
– Оставь мою мать в покое, она здесь ни при чем. –
Похоже, я задел миссис Марбург за живое. – Ты что, говорил с Элмой?
– Немного. Ей известно гораздо больше, чем ты думаешь.
Впервые за все время нашего знакомства в глазах миссис Марбург блеснул страх.
– Что известно?
– Что Марка Хэккета убил Джаспер. И думаю, она считает, что его руку направляла ты.
– Черта с два – я! Джаспер сам до этого додумался.
Миссис Марбург допустила крупную ошибку, проговорившись, и сразу поняла это. От глаз выражение страха начало расходиться по всему лицу.
– Джаспер сказал тебе, что это он убил Марка? –
спросил я.
Она взвешивала долговременные последствия своего ответа и наконец ответила:
– Не помню. Это было очень давно, и я была в ужасном состоянии.
– Ну, раз не помнишь, что поделаешь. Может быть, пленка вспомнит. – Я протянул руку к магнитофону, намереваясь нажать клавишу воспроизведения.
– Обожди, – остановила меня миссис Марбург. –
Сколько возьмешь, чтобы прекратить все прямо сейчас?
Просто чтобы уйти отсюда и забыть про нас? Сколько?
– Я еще не обдумывал этот вопрос.
– Обдумай сейчас. Предлагаю тебе один миллион долларов. – Задержав дыхание, она добавила: – Свободные от налогов. Ты мог бы жить, как король.
Подняв голову, я осмотрелся вокруг.
– Так, что ли, живут короли?
Хэккет проговорил со своего табурета, на котором он восседал, словно истукан:
– Бесполезно, мать. Наше предложение обернется против нас же самих. Лучше прекратим с ним вообще разговаривать, как ты сказала.
– Ты слышишь меня? – повторила миссис Марбург. –
Миллион без уплаты налогов. Это наше последнее слово.
Тебе ничего не нужно делать для этого. Просто взять и уйти.
Хэккет пристально наблюдал за выражением моего лица.
– Напрасно тратишь время, – сказал он ей. – Ему нужны не наши деньги. Ему нужна наша кровь.
– Замолчите оба. – Включив магнитофон, я прокрутил пленку немного назад и опять услышал голос Дэви:
– . .либо лжете мне сейчас. Так когда же и кому именно? Затем тихий голос Лорел:
– Не надо со мной так, Дэви. Я не лгала ни тогда, ни теперь. Человек, которого задавило поездом, действительно был твоим отцом.
– Вчера вечером вы говорили другое. Говорили, что мой отец – Стивен Хэккет.
– Так и есть.
Я посмотрел на Хэккета. Он напряженно вслушивался, не сводя глаз с моего лица. Его собственное лицо странным образом осунулось, а черты заострились. Презрительный взгляд сменился выражением застывшего ледяного одиночества.
Дэви сказал:
– Не понимаю.
– Я и не хочу, чтобы ты понимал. Не хочу ворошить прошлое.
– Но я должен знать, кто я, – произнес он дрожащим голосом. – Должен, для меня это важно.
– Зачем это тебе? Ты – мой сын, и я люблю тебя.
– Тогда почему не хотите сказать, кто был мой отец?
– Я тебе сказала. Разве не можем мы остановиться на этом? Мы только навлечем на себя беду.
Послышался звук открываемой двери.
– Куда же ты? – спросила Лорел.
– Меня моя птичка заждалась. Извиняюсь.
Дверь закрылась. Лорел всплакнула, потом налила себе еще. Зевнула. Слышно было, как она стелила постель, закрывала двери комнаты. Доносился шум машин на улице.
Я прокрутил ленту вперед и услышал собственный голос: