Акуджи принюхивается, и его глаза расширяются, прежде чем он поворачивается ко мне, его клыки увеличиваются по мере того, как он надвигается на меня. Он возвышается надо мной, закрывая всем обзор. Потянувшись вниз, он поднимает мой подбородок и осторожно открывает мне рот своими пальцами. Я стону, когда Акуджи облизывает мои губы, прежде чем поцеловать меня, с рычанием пробуя мою кровь. Когда он отстраняется, его грудь быстро вздымается, а глаза становятся совершенно черными, когда он с голодом смотрит на меня несмотря на то, что все ждут нас.
Когда Акуджи слизывает мою кровь со своих губ, он, должно быть, видит мое беспокойство, потому что мягко мне улыбается.
— Просто покажи им то, что я вижу в тебе каждый день, маленький человечек. Покажи им свою преданность и бесстрашие, и они пойдут за тобой куда угодно, как и я.
Отступив назад, он ободряюще улыбается.
— У тебя получится, малышка. — Он поворачивается лицом ко всем и прочищает горло глубоким рыком. — Племена, мы собрались здесь сегодня по чрезвычайному делу. Люди вошли в наш город. Они перебрались через стену и забрали одного из нас.
Раздается хор рыков и криков.
— Они забрали Талию, пару Катона.
— Человека? — спросил кто-то в замешательстве.
— Человека, одного из нас, — рычит Акуджи, пресекая это. — Она была счастлива здесь. Она осталась здесь, чтобы по-своему защитить наш народ. Она одна из нас, и ее похитили. Мы не можем этого допустить. У моей пары есть план, как вернуть ее...
— Вся эта суета из-за одного человека? — огрызнулся кто-то. — Но когда пропадают наши люди, ничего не делается?
— Ничего? — возразил Ророак. — Сколько наших воинов погибло, перебираясь через стену, чтобы вернуть детей, возлюбленных и семью? Мы не уделяем человеку особого внимания, мы относимся к ней так, будто она одна из нас, потому что она и есть человек. Так же, как наша Ария, наша спутница, наша королева. Она сражается за нас, она с нами, и теперь она просит нашей помощи, как и Катон, другой правящий. Они так много отдали за нас - свои жизни, сражения и должности - и все же теперь они просят об одном. Неужели мы отвернемся от них? Человек спаривается с одним из нас, с одним из нас, который отдал все свое существование ради нашего счастья. Я говорю, давайте вернем ему его собственное счастье. Давайте хоть раз пожертвуем ради него.
— Это самое большее, что я когда-либо слышал от него, — пробормотал кто-то, заставив толпу захихикать.
Пыхтя, Ророак смотрит на меня.
— Ария. — Он кланяется, демонстрируя свое уважение. Некоторые из его людей отшатываются в шоке, но я смотрю в знак благодарности. — Пожалуйста, расскажи нам о своем плане и знай, что я клянусь стоять на твоей стороне.
Поднявшись, я благодарно киваю и улыбаюсь ему.
— Спасибо, Ророак, — тихо говорю я, оглядывая собравшихся. — Я понимаю ваш гнев, вашу боль.
— Конечно, — насмехается кто-то, но я не обращаю на это внимания.
— Люди только и делали, что причиняли вам боль, так с чего бы вам помогать нам? — Некоторые обмениваются взглядами, но я резко подаюсь вперед. — Я обращаюсь не как человек, а как друг. Я прошу как тот, кто заботится о вашем правителе, кто любит ваш город так же сильно, как и вы, и ненавидит людей и то, что они сделали с вами. Как кто-то... как кто-то, кого тоже обидели люди.
Акуджи подходит ко мне сзади и кладет руку мне на плечо, чтобы показать свою поддержку, и это работает. Аку дает мне уверенность, что я могу продолжать говорить, обнажить себя. Если это то, что нужно, чтобы заслужить их доверие, их помощь, тогда я дам им это.
Я вскрою себя и обнажу все уродливые стороны, чтобы они увидели, что моя боль совпадает с их собственной.