Чудовищная ложь

Хватая воздух, я продолжаю кричать, даже когда в горле пересыхает и крик становится хриплым, а легкие болят. Я продолжаю кричать и кричать, пока за дверью не раздается шум. Резко оборвав его, я тяжело дышу в тишине, облизывая губы и сглатывая. Дверь распахивается, и входит группа с транквилизаторами. Они замирают, увидев меня, но уже слишком поздно.

Они облажались. Я вижу понимание в их глазах в тот момент, когда Акуджи делает шаг перед ними. Они кричат, когда он хватает их всех и швыряет дальше в камеру. Я собираю их транквилизаторы, выпавшие из рук, и спешу мимо него к двери камеры, пока Акуджи с оскалом прохаживается перед ними, в то время как они вскарабкиваются на ноги в поисках оружия.

Я узнаю их. Это они утащили меня в тот день, поэтому с довольной ухмылкой я берусь за ручку двери камеры и встречаюсь с ними взглядом.

— Приятно было познакомиться. — Я посылаю им воздушный поцелуй и с грохотом захлопываю дверь. Прикрепив пистолеты на груди, я осматриваю оружие, пытаясь понять, как из них стрелять, когда позади меня раздается первый крик.

Он такой громкий и наполненный агонией, что я широко распахиваю глаза, но лишь свищу и жду, подпрыгивая на носках. Спустя несколько секунд раздается стук в дверь, я открываю ее. Акуджи стоит там, его грудь вздымается, а с когтей капает кровь. Его лицо, клыки и грудь покрыты кровью. Позади него лежат изломанные тела охранников. Части тел разбросаны повсюду, а кровь покрывает каждый сантиметр камеры. Их животы и груди разорваны, а глаза расширены от страха, даже в смерти.

Аку осматривает меня, словно убеждаясь, что за последние несколько секунд меня никто не трогал. Ухмыляясь, я беру его окровавленную руку и тяну за собой, вспоминая дорогу. Мы спешим по коридору. Точно не знаем, где Талия и Катон, но здесь есть еще одна дверь, и мы с надеждой ее распахиваем.

Катон рычит и прыгает на нас, где он стоял перед испуганной Талией. Акуджи ловит его, схватив за горло, и отбрасывает назад.

— Это мы, — огрызается он.

Катон моргает и смотрит на нас.

— Это спасение. — Я ухмыляюсь и с беспокойством смотрю на Талию. Она бледная и дрожит, и слезы текут по ее щекам. — Эй, Талия, это я.

Она моргает и с надеждой смотрит на меня.

— Ария? — пролепетала она.

— Да, пойдем, пора выбираться отсюда. Мы возвращаемся домой, — говорю я ей. Катон вздыхает от облегчения и спешит к ней. Он поднимает Талию и прижимает к своей груди. Она прижимается головой к его телу, а он поворачивается к нам с каменным лицом и кивает подбородком. Я хочу спросить, в чем дело, но времени нет. Мы спешим из камеры и бежим по коридору, за углом к лабораториям.

Там несколько ученых, они оборачиваются и таращат глаза, а потом вскрикивают, как раз когда сирены разрывают воздух. Яркий свет гаснет, сменяясь красным, который вспыхивает на стенах и потолке, погружая нас в кромешную тьму. Сирена настолько громкая, что у меня болят уши, но Акуджи, кажется, это не беспокоит, он врывается в лабораторию и начинает разрывать ученых. Я наблюдаю за ним мгновение, прежде чем переместиться в пустую лабораторию, где они держали меня.

Раздается грохот, и я кружусь. Талия начинает дико кричать, ее глаза безумны, волосы разлетаются по лицу, она швыряет компьютеры, банки и пробирки. Я в шоке смотрю, как она разрушает всю лабораторию. Катон молча наблюдает за ней, его лицо мрачно, прежде чем помочь ей. Когда она закончила, ее грудь вздымается, Талия снова смотрит на меня.

— Чтобы они никогда больше так не делали, — огрызается Талия, а я просто киваю и поворачиваюсь обратно к ребенку. Я приседаю, игнорируя всплеск уважения, которое я испытываю к безумию, увиденному в ее глазах.

— Эй, дружок, помнишь меня?

Он свернулся клубочком и плачет, но при моем голосе оживляется, его глаза расширяются от надежды.

— Ария? — спрашивает он, его подбородок подрагивает.

— Да, это я. Пойдем, пора отвести тебя к папе, хорошо?

— И к мамочке? — спрашивает он.

— И к мамочке, — подтверждаю я, мягко беря его за руку. Я жду, пока он примет решение. Хотя каждая секунда на счету, не хочу причинять ему боль или травмировать ребенка сильнее, чем это уже сделали люди, но он падает в мои объятия, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Акуджи, наблюдающего за мной с чем-то сродни голоду.

— Его мама в камере, — объясняю я. Тут я вижу свою одежду, поэтому я спешу к ней с ребенком на руках и опускаю его на секунду. Он плачет, прижимаясь ко мне, и я успокаиваю его, пока одеваюсь так быстро, как только могу. — Эй, — бормочу я, приседая. — Это мои друзья. Талия, еще один хороший человек, это Катон, а это Акуджи. Мы отвезем тебя домой, хорошо?

— Хорошо, — доверчиво шепчет мальчик, как раз когда мы слышим шаги сапог. Я обмениваюсь взглядом с Акуджи, хватая выброшенный пистолет, который, должно быть, оставил охранник. Стоя, я смотрю на ребенка, а затем быстро придумываю план. Талия цепляется за Катона, и ему будет трудно сражаться, так что лучше иметь одного боеспособного бойца, чем двух неуверенных.

— Ты сможешь нести их обоих? — спрашиваю я Катона. — Мне нужно быть в состоянии сражаться, а я не могу нести его...