Чудовы луга

Каня сжала кулаки. В груди ее ширилась дикая черная пропасть, застилающая мраком глаза. Как долгий, ненасытный вздох, приподнимающий над землей. Сейчас ее удержала бы тонкая вязь травы, радужная пленка над безднами болот, она прошла бы, ног не замарав, до самой Верети, передушила бы все дорхановское гнездо голыми руками.

Тень той же пропасти искажала лица ближних.

— Стойте! — крикнула она не своим голосом. — Уймитесь, дуры! Убьете… раньше времени. Важ, Беляк, в дуб его. Зяблик, готовь кувалду. Дарге, слышишь? За Зерба моего, за Ришу, за Калю, за касину малявку…

— Сдохни, тварь!

— Гореть тебе в аду!

— Убьюууууу!

Дарге рванулся, напрягая все силы, вздулись жилы на мощной шее, веревка лопнула. Темный, страшный, он метнулся вперед, но подкосились ослабевшие от зелья ноги, и он рухнул, ударившись головой о ствол дуба, запятнав его красным.

Бабы завизжали, Зяблик поднял меч, как палку, но Дарге лежал неподвижно, с вывернутыми за спиной руками. Сознание покинуло его.

У Кани словно в глазах просветлело. Надо же… разошлись, как дарговы кровососы…облик человеческий потеряли… Видно и впрямь слово он какое знает, что людей на душегубство тянет, как зверей лесных.

Ее родичи переглядывались, проводили ладонями по глазам, словно отбрасывая морок.

— Мы сюда не юродствовать пришли, — проговорила Каня, обводя всех тяжелым взглядом. — А суд судить. Лорд наш клялся в верности земле, солю целовал. Чудовы Луга хранить обещал. А сам окаянствовал хуже врагов, хуже нечисти.

— Сам он враг и нечисть! — выкрикнули из толпы.

Обмякшее тяжелое тело перевалили через расщелину в дубе, под него подсунули меч. Зяблик, выдохнув, шибанул кувалдой по распорке.

Освобожденное дерево стиснуло дарговы ребра, как клещами, голова вскинулась, глаза страшно выпучились и по бороде потекла алая кровь. Дикий рык исторгся из надсаженного горла.

Каня бесстрашно подошла ближе, схватила лорда за спутанные волосы и приблизила искаженное лицо к своему.

— Сто веков этот дуб простоит и будет тебя стеречь. Помучайся теперь стократ за всех, кого ты клялся защищать, а сам мучил и убивал.

— Клялся, да проклялся!

— Кровохлеб!

Лорд захрипел, силясь ответить, на губах вздулись пузыри.

— Тебе есть что сказать, Дарге? — Каня нагнулась ниже.

— Лошадь… — выдавил он. — Отпусти…

Женщина выпрямилась.

— Кобылу-то твою? Вот еще. Всем известно, что кобыла твоя — мара полуночная. Какого рожна нам ее отпускать? Пусть сдохнет в сарае. Все твое — пусть сдохнет навеки, мучаясь, Дарге Дорхан. И тебе не будет легкой смерти.

Она разжала пальцы, развернулась и пошла прочь.

Глава 1

Тра-та-та! — пропел над стенами рожок. Ласточка остановилась, прислушалась, завертела головой, крепко прижав к груди плетеную кошелку. Из кошелки высовывались перья зеленого лука и морковная ботва. Еще она купила деревенской сметаны и кусочек грудинки.

Мог бы получиться суп.

Она обычно ходила за продуктами по средам и по субботам, когда не была занята в гарнизонном госпитале.

Торговля шла на площади перед воротами. Сейчас ворота распахнулись, и большой отряд втекал в город, пестрой лентой протягиваясь меж лавок с полосатыми саржевыми крышами, высоченных корзин и клетей с живой птицей.

Во главе отряда ехали два знаменосца. Треугольные знамена трепетали, щелкали хвостами. Одно — Маренгов, другое — с крылатыми кошками — королевское.

Важное дело!

Ласточка обратила внимание на одного из предводителей — его кольчуга сверкала, словно посеребренная. Злющий гнедой конь под ним гнул шею, грыз удила, недовольный тем, что приходится идти шагом и что шумит толпа.

Рядом, на соловом жеребце ехал молодой мужчина с открытым лицом. Шлем он вез подмышкой, удерживая поводья одной рукой, спокойно оглядывал площадь золотыми рысьими глазами. Стеганый подшлемник развязан, ремешки болтаются свободно.

За этими двумя следовали схожие, как ножи, рыцари в кольчугах, длинных налатниках, с треугольными щитами у седел. Разноцветные яркие плащи струились по крупам коней, головы, прикрытые глухими шлемами, высились над замершей в восхищении толпой.

Всего отряд насчитывал около двадцати человек, все верхом. Горожане смыкались за ними, как вода, выкрикивали приветствия.

Ветер рвал шелковую ткань знамен, раздувал юбки и плащи, пузырил навесы лавок. Гнал по осеннему небу овечью шерсть облаков.

Снова затрубил рожок, за стеной отозвались еще несколько.

Да, похоже, немаленькое войско явилось!

Ласточка постояла еще немного, потом двинулась к стене и забралась по каменной лестнице на самый верх.

Между серых, в человеческий рост, зубцов виднелись поросшие лесом Гривки, каменистые холмы, прикрывающие Старый Стерж с северо-востока. Прямо от Гривок начинались желто-зеленые лоскуты полей, низкие каменные изгороди и одинокие деревья, осенними факелами торчащие там и сям.

Теперь, по остриженным волнам пашни, растеклась железом и конским фырканьем целая армия. Ярко золотились первые шатры, перекрикивались солдаты, разжигали огни походных кухонь.

Подошел стражник, скучно оперся подбородком на обух двуручного топора, вытянул физиономию.