Чудовы луга

Внутри тоже толпился народ, почище и поважнее, женщин не было. У дальней стены сидел за дощатым столом добротно одетый рыцарь в котте с кавеновым гербом.

Сколько раз Кай расспрашивал Вира о Чистой Верети и своем несостоявшемся отчиме! «Три золотых сокола на синей перевязи», стукнуло в груди. Кровь бросилась в голову, прилила к щекам. Парень застыл в дверях, неподвижно, пожирая рыцаря глазами. Потом понял, что это не Кавен. Лорд Кавен, по словам Вира, был светловолосым, а сейчас, наверное, седым.

Рыцарь, черный, скуластый, похожий на грача, только что налил себе питья из стоящего рядом на столе кувшина, отхлебнул, утер губы.

За его спиной маялись двое солдат, обводили толпу скучающими взглядами.

— Обвиняется, — лениво сказал рыцарь, даже не заглядывая в лежащий перед ним пергамент. — Дуко, сын Карпа, по прозванию Заноза, родом из селища Белые Котлы, в нижеследующих преступлениях…

— Не ходил я на найлскую сторону, — безнадежно пробубнил здоровяк в рваной куртке, со связанными за спиной руками. — Ну вот не ходил и не ходил, ваша милость… чего забыл я там… и Кукша не ходил, потому как делать там нечего…

— И Симен, сын Карпа, по прозванию Кукша, — продолжил рыцарь, — обвиняются совместно в преступных с найлами связях, незаконной торговле…

Похоже, нарвался на лордский суд. Сам лорд не поехал, мелкие сошки, послал кого-то из капитанов.

«Это дела разбойничьи», вспомнил Кай.

Может они знают что про Шиммеля. Вот только… после того, как из-под ног вышибут полено, ничего уже не скажешь, как бы далеко ни вывешивался язык.

— … в проведении ритуалов языческих, господу нашему противных, — список обвинений оказался изрядным. — В пролитии крови звериной и человеческой, в угоду злокозненному демону Шимилю, в поклонении оному, а тако же разбою, с оным Шимилем совместно чинимому, что есть преступление претяжкое, кое шибеницей карается.

Заноза, виновато бубнивший что-то насчет найлов, замер. Похоже, такого он не ожидал.

— Поклеп это! — наконец дернулся он. — Не было такого!

— Ага, поклеп! — вскинулся один из стариков, столпившихся у стола. — А кто сивую кобылу-трехлетку прошлой весной с собственного двора свел неведомо куда! Все знают, что их резать надобно в жеребячьем возрасте, а ты ее кормил, а потом и увел! Шиммелю лошадь готовил!

— Да продал я ее, — оправдывался Заноза. Светловолосый и всклокоченный Кукша, видно младший брат, молча стоял рядом, белый, как известь, изредка оглядывал толпу, словно в поисках подмоги. — Тебе бы только чужую кобылу зарезать, Куча!

— Так батя твой против был, все помнят! Он тебя еще по селу с батогом искал, а ты кобылу увел, увел вопреки воле отцовской. А весной разбойники опять лютовали!

— Дак я то при чем?

— А при том, что кобыла твоя была!

Седенький и согбенный Куча постучал палкой по половицам.

— Всегдааа, всегда такой супостат найдется, который Шиммелю лошадь даст! Малые Козлищи весной пожгли? Пожгли! С амбарами и коровником вместе.

— И девок всех тамошних перетрахали! — встрял из толпы молодой голос.

— Да, хорошие девки были, между прочим!

Рыцарь поморщился и поднялся. В толпе поутихли.

Кай вслушивался и вглядывался до рези в глазах. Странно, никто не отодвинул его от входа. Он так и маячил в дверном проеме — один.

— Согласно воле лорда Кавена, приговариваются вышеозначенные Дуко и Симен к повешению за шею, до самой смерти.

Заноза опустил голову. Брат его задергался, стараясь сбросить веревки.

— Не боится твой лорд в шиммелевых землях распоряжаться словом-то своим? — выкрикнул он срывающимся мальчишечьим голосом. — Может, это я кобылу продал, кому надо, а брат ни при чем! И теперича на моей кобыле сам по лесам ездит!

Толпа испуганно загудела. Факелы на стенах дернулись, как от сквозняка.

Кай прижал рукой место, где полагалось быть сердцу. Оно что-то не торопилось стучать.

Эти двое что-то знают. Они должны выжить и рассказать ему.

Чувствуя, как знакомо плывет сознание, он шагнул вперед. Пространство расширилось, голоса слышались, будто в тумане, далеко, но резко.

В толпе испуганно ахнули. Рыцарь насторожился, положил руку на меч.

— Что, забоялся! — торжествующе заключил Кукша и истерически захохотал. — Шиммелева милость всем известна — холодное железо! Повесишь нас, как бы он под ваши ворота не пришел, с удальцами лесными!

Рыцарь не слушал, он оглядывал толпу, в которой началось шевеление и послышались выкрики. Взгляд его несколько раз скользнул по Каю, не задерживаясь. Мужики начали пробираться к выходу, хватаясь за бороды и щеки.

Кай отлично понимал что происходит. Это страшно, когда гаснет огонь, дыхание начинает превращаться в пар, леденеют губы, в жарко натопленной комнате хватает за пальцы мороз…

Когда кровь стынет в жилах.

Под ребрами стукнуло, раз, другой.

Бегите, подумал он. Бегите, поднимайте панику, вышибите косяк.

Теряйте разум от ужаса.

Чем сильнее вы боитесь, тем проще мне.

Он чувствовал, как волны людского ужаса сладко толкают его в грудь, заставляя откликнуться и забиться сердце. Люди, ломившиеся на улицу, обтекали его, как вода обтекает камень — словно не замечая.

Вы еще будете проливать кровь ради меня.