Чудовы луга

— Он чокнутый совсем, — бубнил Щавлик, пристраивая поближе к огню ноги в берестяных опорках. — Зачем только поехали за ним… Снег до Юля может не выпасть, что, так и куковать тут? Сидел бы я сейчас у Маруши на печке…

— Тебя никто не держит, — буркнул Заноза. — Сваливал бы вместе с Огольцом.

Два дня назад Рыня Оголец ушел сам и увел еще троих. Исходу предшествовали ссора и мордобитие. Рыня и его подпевалы объявили Кая нетварью и колдуном, который завел их в глушь, чтобы скормить чуди. Они вооружились горящими ветками и поискали Кая вокруг лагеря, дабы опередить и прищучить, но по темноте не нашли. Потом поиски Кая перешли в поиски жбанчика с арварановкой, припрятанного Клыком для обряда, и тоже успехом не увенчались. Клык наотрез отказался признаваться, где спрятал жбанчик, парни до утра выясняли, кто самый подлый негодяй, а с рассветом Рыня с подпевалами, утерли юшку, собрали манатки и отчалили. Кай обнаружился только к полудню, отмахнулся от Занозы, поредевший отряд пересчитывать не стал, погрел руки над углями, отказался от еды и снова ушел бродить по островку.

— А Оголец, может, и прав, — бубнил Щавлик. — Снега нет, Шиммеля нет, зато чудь обнаглела, на сухое вылазит. Сегодня шуганул парочку от землянок. Это Вентиска их приваживает.

— Чудь огня боится, — неуверенно сказал Заноза.

— Хрена она боится. — Мрачный Клык задвинул поглубже в костер прогоревшее бревно. Сырая кора зашипела, повалил белесый дым. — Вот как заплюют нас из темноты стрелками своими, поглядим, кто кого боится.

Бывалый Клык держался дольше всех, но и он начал сдавать. Заноза поерзал на чурбачке — зад ныл, спину ломило, замерзший тыл, обращенный к лесу и болотам, уязвляли воображаемые стрелки.

— С нами он не ест, не спит, — гнул свое Щавлик. — Потому как чудь его кормит, и гнездо ему свила из травы сухой Как туман находит, так чудь вылезает и Вентиске жрачку несет. Видел я то гнездо, люлька такая из мха, травы и веток. Под обрывчиком!

— С чего ты взял, что он в ней спит? — нахмурился Заноза, шевеля под курткой лопатками.

— А кто? Там чудовых следов полно вокруг, а гнездо само большое, не по росту чудикам. Для Вентиски вили, зуб даю. Где он тогда ночует, скажи мне, а?

— Почем я знаю, может, он не спит вовсе.

И не ест, ага. Вторую неделю.

— Насулил золотые горы. — Репа, до того молча вертевший ножом дырки в поясе, поднял замотанную в капюшон голову. — Приманил нас как перепелок. Слушьте, парни, мож того? Пристукнем его, покуда не поздно? Зачем нам чудий выродок?

— Он не чудий, а шиммелев! — поправил Заноза, стараясь не подать виду, что испугался. Пристукнут Кая, там и до Занозы дело дойдет — кто Вентиску с ребятами свел?

— Наболтал, а вы поверили.

— Ты тоже поверил.

— Ну и я вместе с вами. Уж больно складно врал. На золоте есть, на бархате спать…

Не сулил он ничего, подумал Заноза, но благоразумно промолчал. Это ты, Репа, сам себе насулил. А теперь виноватого ищешь.

— Говорил я уже, — Клык зло сплюнул в огонь. — Было дело. Я под стол пешком ходил, а помню хорошо. Вся округа шумела. Что кавенову женку Шиммель обрюхатил, когда она ватаге попалась, вместе с поездом свадебным. Потом баба то ли родами померла, то ли Кавен ее кончил, вместе с дитем, тут уже разное болтали. А Вентиска аккурат по возрасту подходит.

— Да услышал где-то и примазался, — фыркнул Репа. — Наживка на дурней нужна? Нужна. Мы и клюнули.

— И сожрут нас с потрохами, — торжественно заключил Щавлик и чертыхнулся, вскочив — от правой опорки повалил дым.

Помолчали, слушая шипение и проклятия Щавлика, пинающего сырой растоптанный мох. Заноза ерзал на чурбачке.

— С другой стороны, — протянул Клык, — Хотел бы он нас скормить — давно бы скормил. Вторая седьмица на исходе. Ждет он чего-то. А чего здесь можно ждать?

Заноза с уважением посмотрел на Клыка. Варит котелок у парня. Действительно — наглая чудь могла бы их давно стрелками перещелкать, по одному, если б захотела. Если б Кай захотел. Ан нет, ждет, бродит, у дуба страшного сидит. Значит, не врал. Таки Шиммеля ждет.

— Пойду лошадей гляну. — Заноза встал, растирая поясницу. От бездействия и холода все тело затекло.

Он вышел из круга света в мокрый мрак, мимо землянок, крытых ветками и дерном, к навесу. Заслышав шаги, лошадки зашевелились, зафыркали, потянули морды через хлипкую загородку. Среди темных морд одна белесо светилась в ночи — каева сивка ткнулась мягким храпом Занозе в ладонь. Тот скормил кобылке припрятанный с ужина сухарь, погладил ее по носу. От лошадей тянуло теплом, хотелось втиснуться между ними и заснуть. Но спать стоя Заноза не умел, а в сырую вонючую землянку надо забираться всей гурьбой, иначе сдохнешь от холода.

Он вздохнул, поежился, потер ссутуленные плечи и побрел в темноту, от ствола к стволу, ощупывая их протянутой рукой. Другой рукой он прикрывал лицо от веток.

Рыжее пятно костра осталось за спиной, глаза кое-как научились отличать черное от непроглядно-черного и черно-серого. Под подошвами чавкало, над головой тяжело волоклось беззвездное сизое небо. По вершинам потянуло ветром, и воздух стал свежее.