Чудовы луга

В крошечной темной комнате было душно, слабые остатки тепла вытекали в распахнутую дверь. Пахнуло старой хвоей, деревом, тлеющим торфом. Неяркий свет проникал в затянутое проклеенным холстом оконце, едва выхватывая из полумрака наклонный каменный стол и высокую нишу в стене, забитую коробками на деревянных полках. Ворох тряпок на подстилке из еловых веток, раскрытый ларь с красками и прочим рисовальным припасом.

В сложенном из обкатанных Лисицей валунков очажке тлел торф, испуская кисловатый дымный запах.

Кай постоял, заложив пальцы за пояс, потом развернулся к окну, неловко зацепив ножнами глиняный горшок, стоявший на скамье, сшиб. Резко запахло олифой. Он выругался, отшагнул назад, въехал локтем в висящий на стене деревянный ушат, сорвал его и отшвырнул подальше.

В последнее время он как-то плохо уживался с собственным телом. Словно бы сделался больше него, даже больше крепости. Стены казались слишком тесными, хотелось разнести их к чертовой матери, так чтобы щепки полетели…

Передернул плечами, нахмурился.

Как въяве вспыхнул злой и яростный блеск золотых глаз, пальцы, рысьими когтями вцепившиеся в край стола….

Выйти… один на один. На мечах схватиться… Братец хренов. Здоровый бык…

И сколько презрения на арвелевской незагорелой морде.

Кай вспомнил, как выли от радости каторжники на освобожденном маренжьем руднике. Вспомнил свои руки, державшие тяжелый молот, осыпанные серо-зеленой пылью. Все тогда было в этой пыли, сапоги, плащ, волосы. Пахло паленым камнем, горячим железом…кровью.

Всегда пахнет кровью.

Какое право ты имеешь меня презирать?!

Я еще встану перед тобой в бою. Какие, к черту, переговоры!

Он выдохнул, вспомнил наставления Чумы. Засопел, стиснул кулаки.

План, да… Заложник.

Бумаги.

Комната словно сжималась вокруг, сдвигая стены. Тусклый свет вливался сквозь ткань, как творожная сыворотка, жидкий, никчемный. Впрочем, Каю хватало. С тех пор, как он зарезал сивую Стрелку под крепостной стеной и взамен отнятой жизни снова ощутил присутствие отца за спиной, временами и вовсе никакого света не требовалось.

Особенно в драке.

Шиммелева заемная сила была словно прилив. Накатит, захватывая дыхание, закроет зрение алой пеленой, вынесет напрочь из привычного мира, а потом отойдет волной, оставит после себя песок и камни на берегу, дрожь в пальцах и гул в ушах.

Неуправляемая, злая сила.

Без которой нельзя побеждать.

Будь она проклята.

Кай провел рукой, вывернул с полки потрескавшийся кожаный короб, снял крышку, принялся копаться в пергаментных листах, с трудом разбирая написанное.

Не зря Чума жучил его всю зиму и весну, безжалостно честя олухом, недоноском и ленивой сволочью. Буквы как-то приставлялись одна к другой и даже складывались в слова.

Ровно разрезанные куски, черные строчки…

Счета, расписки… не то.

Он сунул ларец обратно, кое-как прикрыв крышкой. Та скрипнула и повисла на одной петле, часть записей просыпалась.

Еще один короб, деревянный… неровные обрезки, даже не исписанные… не то.

Кай еще немного порылся на полках, потом растерянно оглянулся.

На столе лежали какие-то гладкие деревянные плашки. Россыпью. Несколько таких же валялось на подстилке рядом с куском овчины.

Вентиска из любопытства взял одну, повертел. «Ангел» — гласила аккуратная надпись. Рядом была нарисована простенькая крылатая фигурка.

Наверное художник сделал игрушку для своего подмастерья, чтобы между делом выучить мальчишку грамоте.

Кай сгреб сразу пригоршню, начал разглядывать.

«Кот», «Река», «Дерево», «Чайка», «Хлеб»…

Дощечки с глухим стуком попадали на пол.

Где же эти чертовы документы.

Чума предполагал, что они должны храниться здесь, но Каю все время недосуг было сходить. Теперь вот думай, ищи…

Найти записи, сунуть их под нос золотому рыцарю, чтобы перекосился как следует…

А потом показать ему, где раки зимуют.

Но где их, черти-демоны болотные, искать?

За неплотно прикрытой дверью послышались осторожные шаги. Кай повернул голову, отшвырнул последнюю дощечку.

Мастер то, оказывается, не помер. Жив вполне. Вошел в обжитую ризницу, осторожно прижимая к животу миску с кашей. Запах перепревшего в котле зерна распространился по тесной комнате.

Кай переглотнул. Чем дальше, тем его сильнее мутило от запаха еды. Воображение рисовало то ласточкины творожники, то суп, духовитый и прозрачный…

На деле же он давно питался тем, что приносила чудь. Странная их сухая еда, которая и на еду-то ничуть не походила, хотя бы проглатывалась.

Андаланец без удивления смотрел на непрошенного гостя, серьезно и молча. За его спиной жался выгнанный подмастерье.

— Вы что-то ищете, милорд? — спокойно спросил художник. — Можно войти?

— Ищу, да. Можно, — Кай отошел к окну.

— Разделите с нами трапезу?

— Нет, не разделю. Я ищу записи.

— Старые?

— Ну… да, — Кай помялся. — Лет пятнадцать тому назад сделанные. Должно же сохраниться?

Художник кивнул на наклонную крышку стола.

— Поднимается.

Кай погладил шершавый камень, потом подцепил за край, поднатужился… крышка повернулась на петлях, и в столе обнаружилась ниша, глубокая, как раз, чтобы вместить деревянный ларец.

— Вынимай, — бросил он андаланцу.