Чукотка

- Нет, Таграй. Алек - жена моя - очень просила привести тебя. Пойдем ко мне, кстати, посмотришь и моих карапузов. Ох, и орлы! - похвалился Андрей Андреевич. - Хочешь - по-чукотски, хочешь - по-русски разговаривают!

* * *

В квартире Горина вместо ковров лежали пушистые оленьи шкуры. Жена его играла с детьми. На полу валялось множество игрушек. Старший сын стоял около матери и, как видно, собирался затеять какую-то игру.

- Какомэй, Таграй! - вскочила Алек. - Здравствуй! - добавила она по-русски.

- Видишь, какое огромное семейство, - не без гордости проговорил отец.

Он тут же схватил на руки смеющегося черноглазого сына и спросил:

- Играете?

- Мотор заводил, - сказала жена, глядя на мужа и сына.

- А, мотор! Ну-ка, заведи еще, а мы посмотрим.

Он опустил сына на пол, мать села с ним рядом, и мальчик, несколько смущенный, поглядывал на Таграя. Затем, посмотрев на отца, мальчик протянул руки к голове матери, воображая, что это диск рульмотора. Он сделал руками резкое движение, будто шнуром заводил рульмотор.

- Че-че-че! - зачихала Алек, как "чихает" мотор при запуске.

Мальчик немедленно взялся за нос матери. Но "мотор" остановился. Мальчик снова заводил и быстро хватался за нос матери до тех пор, пока "мотор-мамаша" не стала чечекать минуты три подряд.

- Вот видишь, Таграй! Теперь мотор пошел, - сказал Горин.

Таграй захохотал, а Андрей Андреевич сел на пол и попросил:

- А ну, заведи меня!

Польщенный похвалой, мальчик тем же способом начал "заводить" отца. Андрей Андреевич долго играл с сыном-мотористом, жена любовалась ими с нескрываемой радостью. Таграй смотрел на свою соплеменницу Алек, одетую в очень хорошее платье, веселую, красивую.

Андрей Андреевич встал.

- Очень хороший обычай есть у чукчей, - сказал он. - Зайдет гость - и сразу его угощают чаем. А вот она у меня забыла этот обычай.

- Амынь какомэй! - вскрикнула Алек и, взмахнув руками, бросилась в кухню.

- Красивая у тебя жена, Андрей Андрей. И на чукчанку не похожа.

- Ничего подобного. Очень похожа... Ты побудь здесь, Таграй. Я сам пойду приготовлю чай. Ведь ей хочется поговорить с тобой.

Таграй подошел к столу, на котором лежали тетради и книги.

- Это кто так пишет? - спросил он по-чукотски вошедшую Алек.

- Я, - ответила она, обнажив в улыбке свои белые зубы. - Учусь я, Таграй. Андрей заставил учиться. Говорит, нельзя не учиться.

- Правильно он говорит.

- Русский язык почти весь выучила, - и она заговорила по-русски.

- Он, оказывается, и учитель хороший? - удивился Таграй.

После ужина был вечер самодеятельности. Играла гармошка. Красноармейцы пели, плясали, не думая о том, что они находятся среди снегов Арктики, за полтора десятка тысяч километров от своих родных нолей.

Впрочем, пограничники вообще настолько привыкали к Северу и так успевали полюбить его, что, когда подходил срок демобилизации, многие оставались работать в различных северных хозяйственных организациях. Они как вольнонаемные работали здесь года два-три и уезжали домой. Но Север манил. И, побывав дома, многие снова возвращались.

Красноармейский вечер закончился поздно ночью. Таграй не скоро уснул. Сколько новых впечатлений за один день! Он лежал в квартире Андрея Андреевича с открытыми глазами и прислушивался к завыванию пурги.

Рано утром, в жесточайшую пургу, Таграй вместе с Андреем Андреевичем приехали в школу.

Едва успел Таграй сбросить дорожную одежду, как сторожиха пошла звонить на первый урок.

ШАМАН-ЧАЙНИК

Однажды в хороший зимний день, освещенный холодной золотистой луной, на культбазу приехали Ульвургын и старик Тнаыргын. Оставив нарту у крыльца, они важно и не спеша вошли в мою комнату.

Судя по внешнему виду, можно было заключить, что Ульвургын, как всегда, отлично настроен. Лицо же старика, более чем обычно сосредоточенное и задумчивое, вызывало беспокойство: не случилось ли чего?

- Сидели, сидели у себя в ярангах и решили поехать к тебе чай пить, сказал Ульвургын.

- Значит, не по делу, а просто в гости приехали? Очень хорошо. Раздевайтесь.

Ульвургын молча здесь же, в комнате, снял кухлянку и понес ее в коридор.

- И ты, Тнаыргын, раздевайся, - предложил я старику.

На лице Тнаыргына появилась усмешка. С какой-то стариковской застенчивостью он сказал:

- Я голый.

- Как голый?

- Голый. Без рубашки.

- А-а! Рубашки нет? Ну ничего. Хочешь, Тнаыргын, я подарю тебе рубашку?

Старик опять усмехнулся.

- Рубашка есть, - сказал он. - Велел сшить. Только без пользы валяется она в сенках. Не ношу ее.

- Почему же?

- Тело чешется от нее. Без рубашки лучше. Вошь заводится в матерчатой рубашке, - смущаясь, сказал старик.

- А как же вот Ульвургын в рубашке ходит? Ученики - тоже. Да и я ношу рубашку.

- Коо, - уклончиво ответил он.

- Когда была одна рубашка, - сказал Ульвургын, - и у меня чесалось тело. Завел три - перестало. Не все время ношу одну. Меняю. Стало хорошо.

- Правильно, Ульвургын. А у тебя, Тнаыргын, стало быть, одна рубашка?

- Да, одна. И та не нужна.

- Ну хорошо. Не надо - так не надо. Но все же я хочу тебе подарить рубашку. Пусть она будет второй. И если тело зачешется, ты попробуй сними ее и сейчас же надень вторую.

Старик засмеялся.