Чукотка

Мы остановились около яранги Рагтыыргына. Из мехового полога кубарем выкатилась полуголая Рультына. Обычно неуклюжая, неповоротливая, медлительная, она в этот момент напоминала лису, нашедшую своего детеныша.

Сияющая от радости мать схватила Рультынкеу и без слов стала обнюхивать его. Потом она унесла его в полог.

В пологе Рультынкеу разделся. На мальчике уже не было следов тех шаманских знаков, которые ему сделали перед отправлением в школу. Они стерлись за время пребывания у нас. На нем был наш костюм. Присмотревшись к сыну, Рультына снова стала обнюхивать его. Большая любовь матери, выражение большой радости были в этом обнюхивании. Это соответствовало материнским поцелуям на Большой Земле.

Рагтыыргын распряг собак, влез в полог и очень удивленно спросил:

- А где же чай?

- Ой, забыла! - засуетилась Рультына.

Забыть поставить чай во время приезда даже "неважных" гостей - вещь совершенно невероятная. Чай приготовляется немедленно. Стоит только женщине услышать, что к яранге кто-то подъезжает - пусть даже враг, - сейчас же подвешивается над жирником чайник. Но, увидев сына, Рультына забыла все свои обязанности.

Рультынкеу сидел в центре полога. Здесь, совсем притихшие, сидели братишка лет пяти и две сестренки, из которых одна была на год старше Рультынкеу, а другая немного помоложе. Они с любопытством рассматривали мальчика. Сначала смотрели искоса, молча и осторожно. Но вскоре не вытерпели, начали ощупывать рубашку и штаны Рультынкеу, выданные ему школой. С не меньшим любопытством разглядывала Рультынкеу и седая бабушка. Трудно было определить, как она относится к обновленному внуку: внешне она была совершенно спокойна и равнодушна. Старуха сидела на мехах. Из рук ее почти вываливалась трубка.

Рультынкеу все время сидел молча и неподвижно. Ему хотелось показать свой костюм, и в то же время он как будто безразлично относился к тому, что его ощупывают. Но безразличие его было деланое. Вскоре Рультынкеу отстегнул ворот рубахи, и под ним показалась нижняя сорочка. Он немного надул щеки и, видимо, наслаждался чувством собственного превосходства.

Затем он снял верхнее платье и остался в нижнем белье. А еще через некоторое время снял и белье. Теперь мальчик принял свой обычный, домашний вид.

Вдруг Рультынкеу вспомнил, что он еще кое-чем может удивить своих родных. С серьезным видом он потянулся к своим штанам, вытащил из кармана носовой платок и стал без всякой надобности тереть себе нос.

Такого номера, признаться, я никак не ожидал и, не выдержав, расхохотался. Рультынкеу смутился. "Что же тут смешного? Разве все таньги не трут себе нос белой материей?" - говорил его укоризненный взгляд.

Он положил платок обратно в карман и велел братишке отнести штаны в угол. Братишка охотно исполнил поручение. На четвереньках он пополз в угол и остался стеречь эти диковинные штаны.

Стали пить чай. На всех лицах было добродушнейшее выражение. Рультына вылезла из полога в сенцы яранги. Скоро она вернулась и подала Рультынкеу долго хранившееся лакомство: замороженный тюлений глаз.

Из-за такого лакомства дети всегда ссорились, но теперь никто не посягал на него: все считали, что Рультынкеу, безусловно, имеет преимущественное право.

Да и сам Рультынкеу сознавал, что это именно так; он взял тюлений глаз и сунул его себе в рот.

Все молчали, но все отлично понимали друг друга.

Вдруг старуха зашевелилась и глухим голосом спросила Рультынкеу:

- Твой отец? - и показала на меня костлявой рукой.

- Да, - коротко ответил он.

Этот коротенький диалог суровой бабушки и маленького внука-школьника говорил об очень многом. Он говорил о том, что эти люди, и даже эта древняя старуха, относятся к нам с доверием.

Все считали, что детей в школе содержу я, на свой личный счет. У всех сложилось представление, что я не иначе как очень богатый человек и большой чудак. Мысль о государственном содержании детей в школе долго не укладывалась в головах чукчей.

Когда я вышел на улицу, около яранги Рагтыыргына толпилась группа наших школьников. Они подбежали ко мне, молча взяли за руки и потянули к себе.

Мы обошли яранги, в каждой беседовали на одну и ту же тему - об интернате - и бесконечно пили чай. С чукотской точки зрения, отказаться от чая - значит обидеть хозяина.

Старик Тнаыргын расхаживал с костылем по стойбищу, заглядывал в каждую ярангу, где были ученики. Он ходил с довольным видом и думал о том, что он раньше всех людей этого стойбища увидел солнце. Он мудрый старик. Еще никогда не давал он плохого совета своему народу. Старик был горд тем, что "не промахнулся" в таком важном деле: отдать детей в школу.

А дети, увидев яранги, позабыли о своей тоске. Теперь они с радостью рассказывали старику о забавной жизни в деревянной яранге, где им весело, где их не обижают, где о них заботятся.

- Я давно так думал. Я знал, что вам будет там хорошо. Старик плохо не скажет, не научит плохому, - говорил Тнаыргын и шел в следующую ярангу, чтобы сказать то же самое.

ОХОТА НА ТЮЛЕНЯ