Чукотка

— Ну что я буду делать с ними? Как я буду работать без языка? Они такие пугливые, что боятся посмотреть в глаза. Все время цепляются за родителей — не оторвешь. Тяжело отделываться только улыбкой, — говорит совершенно растерявшаяся Таня.

В ПРИЕМНОЙ КОМИССИИ

В одном из больших классов расположилась приемная комиссия с медицинским персоналом. У врачей сегодня праздник: первый настоящий рабочий день. Сколько пациентов!

Оттого и лица у врачей приветливые и халаты прямо из-под утюга. Возле стола Модест Леонидович — заведующий больницей, в очках; в углу устроилась окулист Мария Алексеевна, здесь же фельдшерица, медицинская сестра.

«Эти белолицые люди в белых одеждах, вооруженные какими-то странными штучками, не иначе как шаманы с Большой Земли», — решили чукчи.

Дети в сопровождении родителей робко переступают порог школьного класса. Не только они, но и взрослые не могут понять: зачем же это нужно раздеваться догола, когда все таньги сидят одетые?

Удивительно и страшно смотреть, как «белый шаман» стучит пальцем в грудь ребенка и приставляет какую-то трубку к сердцу: ведь сердце — это чукотский разум.

Русский «шаман» часто обращается к женщине в белом. По-видимому, она тоже «шаманка», так как «белый шаман» все время советуется с ней.

Она подходит к ребенку и прикладывает к сердцу что-то совсем страшное. Потом вставляет себе в уши какие-то веревочки, словно хочет привязать сердце ребенка к своим ушам.

Ребенок стоит ни жив ни мертв. У родителей тоже перехватило дыхание.

«Белая шаманка» заглядывает в глаза детям и выворачивает им веки. Ребенок думает: пришел конец, а по телу родителей пробегают мурашки. Протестовать, однако, поздно. Один момент — и ребенок возвращается к отцу или матери, стоящим здесь же.

Робко подходит к доктору следующий мальчик. Врач записывает:

Стойбище Аккани.

Семья Комэ (имя отца).

Таграй (имя мальчика).

1. Видимая слизистая — норма.

2. Питание — среднее.

3. Шейные железы слегка прощупываются.

4. Кожа — чистая.

5. Пульс — норма.

6. Конъюнктива — норма.

Родители не знают, сколько лет ребенку.

— Да как же вы не знаете, сколько мальчику лет? — спрашивает удивленная Мария Алексеевна.

Чукча качает головой и говорит:

— Мы не считаем, сколько лет нашим детям. Мы только считаем, сколько детей у нас.

Врач улыбается и спрашивает своего коллегу:

— Как будем определять возраст?

— Надо как-нибудь выяснить. Это ведь интересно, — и Модест Леонидович начинает спрашивать отца, не припомнит ли он, сколько прошло зим с тех пор, как родился Таграй.

Комэ думает и наконец говорит:

— Таграй родился в то лето, когда к нашим берегам подходила торговая американская шкуна [19] «Поляр Бэр».

— Откуда же, батенька мой, я знаю, в каком году она приходила? — говорит врач по-русски и тут же обращается к Марии Алексеевне: — Придется определять возраст по внешним признакам. Ничего не поделаешь. Запишем ему лет десять-одиннадцать.

Врач похлопывает мальчика по плечу и говорит:

— Молодец! Вот немного подлечим, совсем будет хорошо. Можешь идти.

Взяв подмышку свою одежду, Таграй, как пробка, вылетает в коридор.

Входит чукчанка с дочерью. Лицо девочки подвижное, с большими, красивыми глазами.

— Почему отец не входит?

— Отца нет, — спокойно отвечает чукчанка.

— Где же он?

— Отец — не чукча. Торговец был у американа. Теперь не знаю, где он.

— Как зовут девочку?

— Тает-Хема.

— Ну, Тает-Хема, раздевайся!

Модест Леонидович выслушивает девочку и говорит:

— Мария Алексеевна, смотрите, какая красивая девочка! И совсем здорова.

— Вообще дети оставляют хорошее впечатление по своему физическому типу, — замечает Мария Алексеевна.

— Следующий! — кричит Модест Леонидович в коридор.

И так, один за другим, до позднего вечера проходят перед «белыми шаманами» тридцать пять чукотских детей.

Никто из родителей не уезжает. В приемную врача никого, кроме осматриваемого ребенка и его родителей, не пускают. Около двери приемной толпятся приехавшие с ними старики и старухи. Они молча, с взволнованными лицами, переминаются с ноги на ногу и медленно расхаживают по коридору.

Учителя пытаются разговаривать с родителями и, кто их знает, каким способом, не зная языка, все же вносят успокоение в родительскую среду. Вот в группе чукчей стоит Володя и, жестикулируя, о чем-то «говорит». Чукчи добродушно на него посматривают, усмехаются. Учительница окружена женщинами, и ее звонкий голос и смех разносятся по всему коридору. Смеются и женщины чукчанки. Вероятно, они смеются потому, что смеется эта русская девушка-учительница. Во всяком случае не оттого, что Таня рассказывает что-нибудь смешное: она ведь не умеет разговаривать по-чукотски.

Я пригласил Ульвургына к себе.

— И старика Тнаыргына надо позвать! — сказал Ульвургын.