Чукотка

Стол был уже накрыт. Учительница стала рассаживать детей. Впервые дети садились за стол такой большой семьей. Они сидели неподвижно и все посматривали на учительницу. Она была здесь единственной взрослой.

Учительница пододвинула к себе тарелку ближе, взяла ложку и стала есть. Словно по команде, подражая ей, дети принялись за суп. Но, едва попробовав, побросали ложки на стол. Учительница в недоумении. В чем дело? Почему?

Их огорченные взгляды устремились на учительницу.

«Пусть таньги хлебают такую еду», — говорили их лица.

— Почему вы не едите суп? — удивленно спросила Таня.

— Соль варкын, — сказал Таграй. — Соль плохо, — и он высунул при этом язык.

Чукчи соли не употребляют. И мясо, и рыба, и вообще вся пища никогда не солится.

Ребята сидели молча и неподвижно. Кормить кашей тоже было нельзя: и она была посолена.

Дети остались без ужина.

— А чай будете пить с хлебом?

— Чай хорошо. И кав-кав (хлеб) тоже хорошо. — сразу послышалось несколько голосов.

До революции муку на Чукотку не завозили, и чукчи хлеба не знали. И теперь еще на хлеб смотрели как на лакомство.

Дети усердно принялись за хлеб и чай. Ни о каше, ни о супе они нисколько не жалели. Ужин, состоявший из одного хлеба, пришелся им по вкусу; в этот вечер они охотно согласились бы питаться всю свою жизнь одним хлебом.

Весть о том, что школьники отказались от ужина, быстро облетела культбазу. В столовой появился врач.

— Послушайте, Таня, что же вы делаете? А где же суп? Где каша?

— Модест Леонидович, не хотят ни супа, ни каши.

— Почему?

— Соль, говорят, есть. Не едят соленого.

— Совсем не едят?

— Да, да. Совсем не едят.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — сказал доктор. — А впрочем, соль для организма и не обязательна. Их пища сама по себе содержит много солей.

Ужин кончился.

— Что же мы теперь будем делать? — спрашивали дети.

До сна оставалось около двух часов, и мы решили организовать для них игры. Но и это оказалось нелегким делом. Никто не знал, какие игры могут их интересовать.

НОЧЬ

За окном бушует пурга. Звенит железная крыша школы. Двери наглухо закрыты. Выйти из дома можно будет только утром, когда прекратится пурга и Лятуге очистит выход. Окна залеплены снегом. Но в школьном помещении тепло, печки накалены.

В такую погоду в чукотских ярангах неустанно бьют шаманы в бубен, отгоняя злых духов — «келе».

Дети привыкли к этому и дома в пургу спят спокойно. Пурга прекратится лишь тогда, когда на побережье умрет человек. Это — жертва злому духу. Так думают взрослые охотники, так думают и дети.

А здесь, в этой белой яранге, кто оградит их от злого «келе»? Во всем доме — ни одного бубна. Страшно детям, когда они переступают порог спальни. Правда, здесь всю ночь будет гореть фонарь, и это очень хорошо. При свете злые духи не большие любители устраивать всякие пакости человеку. Но все же страх перед «келе» остается.

Таграй — самый старший из школьников — подходит ко мне и говорит:

— Пусть эта дверь будет открыта, и та тоже, и та, что у девочек. Не надо нас разъединять, пусть мы будем слушать сонное дыхание всех. Так лучше.

— Хорошо. Пусть будет так, — соглашаюсь я.

— А ту дверь, где таньг будет спать (дежурный учитель), тоже можно оставить открытой? — умоляюще спрашивает он.

— Можно.

Он бежит к школьникам и таинственным шепотом говорит окружившей его детворе:

— Все двери будут открыты: и наши, и таньгины, и Лятуге. Нас не будут запирать в этом ящике, — показывает он рукой на комнату-спальню.

Сообщение Таграя успокаивает детвору.

Учительница помогла детям разобраться в такой сложной вещи, как кровать, и они улеглись. Но еще долго слышался их шепот. Очень поздно они угомонились и заснули беспокойным сном.

Спустя немного времени в окно дежурного учителя кто-то постучал. Это пришел доктор к сопровождении больничного сторожа Чими. Оба залеплены снегом.

— Что же вы медлите, как моржи? Сколько времени стучались к вам! — ворчливо сказал доктор, надевая очки.

— Ба! Модест Леонидович! Вы все-таки решили потренироваться ходить в пургу? — удивился Владимир.

— Это, батенька мой, тренировка не из праздного любопытства, а по необходимости. Пришел вот узнать, все ли у вас тут в порядке.

— Все в порядке, Модест Леонидович.

— Ну вот и хорошо. А я сижу у себя, да и думаю: не сходить ли к этим медвежатам, не ревут ли они, затосковав по ярангам? Может, нужна моя помощь?

— Нет, Модест Леонидович, рано им еще реветь. Спокойно легли спать.

— Хорошо, хорошо, — говорит доктор. — Остается, значит, покурить, да и в обратный путь.

Зашли в учительскую.

— Теперь моя очередь, Модест Леонидович, не выпускать вас. Придется заночевать вам в школе. Правда, у меня нет ни коржиков, ни хворосту, но чаю могу предложить… с печеньем из фактории.

— Нет, нет, Володя, я домой. Страшного, оказывается, ничего нет. Одной рукой держусь за Чими, а другой — за канат. Задыхаешься, правда, немного, в особенности, как закатит тебе ветер в лицо, прямо дышать невозможно.

Доктор покурил, заглянул в спальни и, облачившись в свою кухлянку, неуклюже направился к выходной двери.