Чукотка

«Как много надо работать для себя! Сколько всякой всячины в этой таньгиной яранге! Ведь это уж самый настоящий вздор, что нельзя садиться за еду, не помыв после сна лица и рук. Разве еда станет вкуснее оттого, что потрешь мокрой рукой себе глаза?» — рассуждали дети.

Нужно брать полотенце и идти к «железной коробке» с водой. Дают «мягкий, скользкий камешек, делающий слюну», а его и в руки взять неприятно.

С самого рождения их лица не знали воды. Один полярный капитан рассказывал мне, что до революции, во время его первых рейсов на Чукотку, чукчи съедали туалетное мыло в умывальниках парохода, принимая его за лакомство.

Все эти новшества кажутся детям дикими, смешными. Но надо выполнять «причуды» таньгов. Ведь не в яранге у себя находишься. Девушка-учительница — хорошая, но зачем она все выдумывает неприятные вещи?

Вот она каждому раздает коробочки с «мукой» и зубные щетки. Говорит: надо чистить зубы. Этой «чистилкой», может быть, хорошо еще вычищать снег из торбазов, а она хочет, чтобы «чистилку» совали в рот.

Ученик покорно набирает на «чистилку» зубного порошка и сует себе в рот. Бедный мальчик! Ведь он чистит зубы только потому, что его заставляет это делать не мать, а русская девушка. Он неумело трет щеткой зубы, и вдруг из глаз его текут слезы. Мальчик закашлялся, зачихал, а «чистилка» и коробочка с зубным порошком полетели в помойное ведро. От чистки зубов отказались все поголовно. Непонятно им: зачем чистить рот?

НА УРОКЕ

Все ученики разбиты на две группы, два параллельных класса. Предстояло тяжелое испытание для учителей. В самом деле, как войти в класс русскому учителю, не знающему чукотского языка, к чукотским детям, не знающим русского языка?

Учителя уже знали, как наш неугомонный доктор проводил «санитарно-гигиеническую» беседу с учениками. Но то было совершенно случайное дело. Ученики случайно наскочили на доктора, и он от избытка энергии стал с ними «беседовать»: «Поймут — хорошо, не поймут — что поделаешь».

Другое дело — у учителей. Работа с учениками была их обязанностью, ради которой они и прибыли сюда за тысячи километров.

Учителя долго и серьезно готовились к первому дню занятий. Они выучили кое-какие чукотские слова, но этот запас был ничтожен и не позволял не только провести беседу, но даже построить несколько фраз. Тогда решено было, что первый урок проведу я, собрав учеников в один класс.

Дети сидели за партами в классе и спокойно ждали: что же сейчас будет?

Учителя принесли бумагу и стали разрезать ее. Дети сосредоточенно следили за каждым движением учителей и о чем-то шепотом переговаривались между собой.

Бумагу они встречали и раньше, но очень редко. В фактории завертывали в нее табак, сахар, порох и другие товары. На мануфактуре тоже бывала иногда бумажная этикетка. «Счастливчик», которому она попадала, прикалывал ее на стенку полога. Бумага даже не имела названия на чукотском языке; она напоминала материю, только менее прочную, рвущуюся.

Учителя дали каждому ученику по листку бумаги. Дети смотрели ее на свет, свертывали в трубочку. Одна девочка по неосторожности, видимо исследуя прочность, разорвала листок. Пришлось предупредить, что бумага непрочна и тянуть ее в разные стороны не следует.

Урок начался совсем необычно.

— Вот мы, таньги, по этой бумажке можем разговаривать. Мой приятель живет в Уэлене, а я — здесь. Если я пошлю ему эту исписанную бумажку, он будет знать, что я у него прошу. Бумажка ему все скажет. Она как будто сама разговаривает, сама думает.

— Карэм![22] — сказал маленький мальчик Рультуге и безапелляционно добавил: — Разговаривать можно только языком.

Дети зашумели.

— А собаки не разговаривают, — тихонько сказала Тает-Хема, — и язык у них есть.

Мальчик Рультуге удивленно посмотрел на Тает-Хему и вдруг рассмеялся. Засмеялись все.

— Я же говорю про людей. Собаки своим языком только лают и пьют воду, — наставительно и укоризненно ответил он ей.

— Так вот, человек может разговаривать не только языком, но и по бумажке, — серьезным тоном продолжал я.

— Правда, правда, — важно поддержал меня Таграй.

И в доказательство своих слов он рассказал, как однажды приезжий таньг забыл в соседнем стойбище, где жил другой таньг, торбаза.

— Этот таньг, я видел сам, сделал вот такую бумажку и послал ее с чукчей. Таньг ночевал у нас, а на другой день к вечеру ему привезли торбаза. Должно быть, правда, что бумажка разговаривала с тем таньгом. Ведь когда посылали бумажку, посыльному ничего не передавали, сказали только: «Отдай бумажку».

Бумажку дети называли «кэлиткэль», отсюда все производные: писать — кэлиткунэн; учитель — кэлиткулын (пишущий человек, бумажный); карандаш — кэлиткуня.

Учителя достали из коробочки карандаши и роздали их ученикам. Эти палочки оставляли на бумаге след, но большого впечатления на школьников они не произвели. Дети знали камешки, которые тоже оставляли след даже на оленьей и тюленьей шкурах. Подобные камешки чукчанки применяют иногда при кройке одежды.

Но палочка была изящней, удобней камешка. Она вся была деревянная, и лишь в середине ее был «пачкающий камень».