Чукотка

В эти дни чукчи охотились только в тех случаях, когда медведь сам подходил к стойбищу. Дальняя охота и продолжительные поездки были заброшены: некогда, нужно каждый день ездить к детям в школу. И ежедневно они приезжали к нам за двенадцать, двадцать, сорок и больше километров.

В ярангах велись бесконечные разговоры о детях. К ночи, когда пурга становилась злей, во всех ярангах били в шаманский бубен, отгоняя злых духов от детей, находившихся в «яранге белолицых».

А школьники между тем жили в теплом, просторном и чистом помещении. Они учились, веселились, играли и все реже и реже думали о коварстве злых духов. И родители с каждым днем все больше убеждались, что с их детьми ничего плохого не случается, но беспокойство все же не покидало их. Да и скучно было в ярангах без детей.

Первые дни нашей интернатской жизни протекали гладко. Мы радовались и совсем успокоились, думая, что нашли правильный тон в обращении с чукотскими детьми. Таня воспрянула духом и все больше и больше увлекалась работой в необычной школе. Она проводила с детьми целый день, а когда они укладывались спать, принималась за чукотский словарь.

В это время приехал старик Тнаыргын. Он медленно расхаживал по школе, внимательно рассматривал все. Старик был сказочником. Дети любили его и ходили за ним толпой.

— Не сказку ли ты приехал нам рассказать? — спросила Тает-Хема.

Старик усмехнулся.

— Посмотреть приехал, как вы живете здесь, не обижают ли вас.

— Нет, старик, никто нас не обижает. Только скучно нам. Расскажи нам сказку.

— Какую сказку?

— Длинную. Про храбрость, про смелого охотника.

— Хорошо. Только надо поискать ее. Много сказок лежит в моей голове.

— Поищи, старик, поищи! — упрашивали дети.

Старик долю думал, и дети не мешали ему, окружив его плотным кольцом.

— Ну хорошо, — сказал он наконец. — Только дайте мне сесть по-настоящему.

Он сел на пол, поджав под себя ноги, и приготовился рассказать сказку о красавице Неускат и молодом охотнике Айване.

— Слушайте. Слушайте хорошо, — начал старик.

— «Жена Корауге великая шаманка была. Днем и ночью бьет она в бубен. Оттого протерла на правой руке четыре пальца до костей, на левой — указательный и большой палец, рукава истерла до локтя.

Злые „келе“ в „подсоседях“ у нее живут. Не богаты шатры „подсоседей“, не много в них добра и пищи. От шаманки зависят „подсоседи“. Что скажет шаманка, то они и делают.

У шаманки дочь Неускат, первая красавица на земле. Никому не показывает она свою дочь. Держит ее в пологе, кормит готовой едой, одевает в новосшитые красивые одежды.

Красавица Неускат не скоблит шкур, не делает домашних работ, ветра не ощущает, солнца не видит — лицо белее снега.

Великая шаманка сделала своих „подсоседей“ бедными, послушными. Они охраняют ее и дочь Неускат.

Каждый день пытаются приходить женихи. Дорога к ней — между двух озер.

Поперек дороги стоит железнорогий „келе“ в образе оленя. Задними ногами вкопан в землю, рога по два размаха рук, все широкие отростки рогов — топоры, все тонкие — копья. Кто пройдет, того он и убьет.

Берега озера белеют костями убитых женихов; как морская пена, лежат они на берегу моря.

Говорит Айван:

— Теперь я пойду посватаю дочь жены Корауге.

Говорят ему старики:

— Напрасно себя не жалеешь. Еще не доходя до ее шатра погибнешь. Напрасной смертью пропадешь.

— Коо. Силой померяемся, — говорит Айван. — Лук мой тугой и стрелы остры. Моя стрела пробивает дикого оленя. Может быть, и я убью кого-нибудь и дойду до красавицы Неускат.

„Пошел искать смерть. Чью смерть? Наверное, свою“, — думают старики.

По дороге Айван встретил белых медведей, диких оленей, бурых медведей, волков. Никого не тронул. Стрелы бережет.

— Иди, иди, — говорят звери, — мы поможем тебе. Ты человек, несущий в себе доброе сердце.

Дошел до озер трудной дорогой. Стоит железнорогий олень „келе“ на перешейке. Айван набрался смелости. Натянул тетиву, из лука выстрелил. Стрела попала в глаз. Убил наповал, пошел мимо. Совсем храбрый стал.

Жена Корауге по-прежнему шаманит.

— Новый жених приближается, — кричит она мужу, — хочет отнять у нас одну-единственную дочку! Должно быть, храбрый, близко приближается.

— Разве ты бессильна, что шаманством не можешь убить? — говорит Корауге. — Сколько убила, еще можешь одного убить.

— Не говори напрасно. Приближается, подходит.

Выглянула из полога — жених у входа стоит.

— Какомэй! Ты пришел?

— Да, я пришел.

— Какой дорогой попал ты сюда?

— Между озер.

— А железнорогий олень где?

— Там стоит.

— Что он, спит, что ли?

— Нет, не спит.

— Что же он сделал?

— Ничего, только посмотрел, как я проходил мимо, глазом моргнул.

— Ты зачем пришел?

— Хозяйство ищу, жену себе.

— Последнюю дочь увезти хочешь?

— Да.

— Ну, если хочешь увезти, не голая она поедет. Пойди в соседнее жилище, принеси оттуда мешок с новыми одеждами.

А в соседнем жилище „келе“ злые так и кишат, так и кишат.

Подошел Айван к морскому берегу, повернулся к востоку, подставил подол кухлянки, — пришла всякая морская живность. Моржи, тюлени, огромные киты нападали в подол.

Подошел к жилищу „келе“, швырнул все в полог.

Напали они на добычу, кричат:

— Еда, еда!