Чукотка

Записи учительницы

«10 января 1929 года.

Все острей и острей чувствуется незнание чукотского языка. Мы совершенно безоружны. Мой переводчик Алихан не всегда под рукой, к тому же он часто и сам не уясняет себе все то, что я хочу сказать.

Алихан устает от постоянных переводов.

— Скоро мой язык устанет разговаривать, — жалуется он. — Наверно, я разговариваю больше всех на земле.

И действительно, Алихан сначала выслушивает меня, затем переводит ученикам, а после этого переводит их ответ. Видно, что ему очень надоела эта «работа», так интересовавшая его вначале. Алихан очень гордился тем, что новости, сообщенные мною, он узнавал первый. Теперь это его не интересует, и он становится неактивным переводчиком. Нагрузка для такого мальчика, как Алихан, очень велика. Но что же делать? Другого выхода у меня нет.

Часто приходится прибегать к далеко не совершенным способам обращения с детьми: мимике, жестикуляции. Но что это все значит? С грустью ловишь себя на мысли: что ты за воспитатель, если не можешь провести с ребенком беседу, которая могла бы оказать на него влияние?

Не помогают и фразы, сказанные на исковерканном чукотском языке. Нередко скажешь что-нибудь по-чукотски невпопад, и это вызывает смех детей.

Мне понятно, почему они смеются, и я пытаюсь объяснить причину моего плохого разговора. Говорю им, что скоро я научусь «лучше разговаривать по-вашему». Все они кричат:

— Карэм, карэм, ты не научишься, потому что ты русская, а все русские разговаривают по-нашему смешно. Потом ты женщина, а говоришь по-чукотски как мужчина. Это очень смешно.

И, вспомнив какое-либо слово, неудачно сказанное мною, они дружно принимаются хохотать.

Мое положение становится ненормальным: я — учительница, и вдруг становлюсь предметом насмешек со стороны своих учащихся. Правда, эти насмешки носят незлой характер. Пока приходится со всем мириться.

Воспитательная работа при таком положении хромает, если не на обе ноги, то на одну-то во всяком случае. Замедляется и темп учебной работы. Например, чтобы показать приемы правильного письма, приходится объяснять не всему классу, а к каждому ученику подходить по очереди и по нескольку раз молча демонстрировать.

С первого дня, как только мне пришлось столкнуться с учениками нашей необычной школы, я сразу почувствовала все трудности работы. Эта новая, незнакомая обстановка выбивает меня из колеи. В педагогическом техникуме, где я училась, все мои познания и представления о народе, среди которого приходится работать теперь, были очень невелики. Я знала, что этот народ живет на Крайнем Севере, в Арктике, занимается охотой и разъезжает на собаках. Вот и все.

Вступая на путь новой и ответственной работы, необходимо иметь какую-то точку опоры. Эта опора заключается в знании быта, в изучении чукотского языка. Без этого работа вызывает неуверенность, сомнение.

Хочется много работать, для того чтобы воспитывать этих новых, советских людей, будущих строителей социалистической тундры. И это желание поднимает настроение; тебя все больше и больше влечет к этим милым и приветливым «мохнатым» ребяткам».