Чукотскіе разсказы

— Я видѣлъ Владычицу міра, Богатую Женщину, сидящую на грудѣ бобровъ… Изъ ноздрей ея при каждомъ вздохѣ выходитъ по десяти бобровъ, и она складываетъ ихъ въ сумы и раскладываетъ по сторонамъ, воздвигая пестрый шатеръ…

— Я видѣлъ красоту верхняго міра, но Наргинэнъ мнѣ сказалъ: не будь здѣсь, спустись!

— Я спустился до глубины третьей бездны, гдѣ живутъ тѣни всего сущаго, — говорилъ Нуватъ.

— Я видѣлъ тѣнь нашей земли, призракъ моря, отраженіе прибрежныхъ скалъ… Души нашихъ шатровъ спустились туда прежде меня и прильнули къ утесу между разбросанными камнями.

Слушатели сидѣли, затаивъ дыханіе. Передъ глазами ихъ воочію развертывались новыя и странныя картины, описываемыя Нуватомъ; онѣ носились вмѣстѣ съ нимъ надъ вселенскими безднами, прицѣпившись къ скользкимъ ручкамъ утлаго челнока-бубна.

— Люди мертваго племени приносили жертвы за шатрами, — продолжалъ Нуватъ. — Огонь ихъ костра поднимался вверхъ тонкимъ столбомъ, не имѣющимъ дыма. Я подошелъ и сталъ ѣсть вмѣстѣ съ ними.

— Вотъ примчались двое съ полуночной стороны. Они пріѣхали на пестрыхъ оленяхъ. Подстилки ихъ саней отрепаны отъ долгой ѣзды. Копыта оленей стерлись отъ скачки. Я посмотрѣлъ на нихъ, умъ мой смутился, и тѣло мое ослабѣло и стало, какъ вода.

— Отчего глаза ихъ обращены назадъ? — спросилъ я, — брюхо оленей распорото, кишки волочатся сзади?

— Когда они подъѣхали къ костру, я увидѣлъ ихъ лица. У одного была веревка на шеѣ; глаза его были глазами Катыка, шея его была шеей удавленника. Кого они искали среди подземныхъ жителей?.. Снѣгъ сталъ таять и потекъ, какъ кровь; цѣлое озеро натекло между шатрами.

— Кровь, кровь! — закричалъ Нуватъ, внезапно возвысивъ голосъ. — Я вижу кровь на столбахъ нашего дома.

Присутствующіе снова вздрогнули. Слова Нувата, повидимому, уже не относились къ области его видѣній.

— Какая кровь? — спросилъ Коравія неувѣренно.

— Тамъ въ шатрѣ на столбахъ свѣжее пятно, — крикнулъ Нуватъ. — Пустите! Я хочу посмотрѣть.

И онъ стремительно бросился впередъ и выскочилъ въ переднее отдѣленіе шатра.

Яркій свѣтъ ударилъ ему въ глаза и на мгновеніе ослѣпилъ его. Вельвуна, проснувшись у полупогасшаго костра, теперь подбросила охапку дровъ. Пламя пылало и поднималось неправильными языками къ тремъ толстымъ столбамъ, сходившимся вверху и составлявшимъ основу Кителькутова жилища.

Коравія послѣдовалъ за своимъ товарищемъ.

— Ну, гдѣ же кровь? — говорилъ онъ съ удивленіемъ. — Смотри, столбы чисты.

Но Нуватъ, при свѣтѣ огня внезапно очнувшійся отъ своихъ грезъ къ сознанію дѣйствительности, и самъ не понималъ своего предыдущаго порыва.

— Мнѣ холодно! — сказалъ онъ вмѣсто отвѣта. — Войдемъ въ пологъ!

Коравія зажегъ лучинку у костра и унесъ ее съ собой. Теперь, когда очарованіе было нарушено, можно было зажечь лампу въ темнотѣ полога. Выходка Нувата, впрочемъ, не произвела на слушателей особенно глубокаго впечатлѣнія. Лицо Кителькута было совершенно спокойно. Эти люди, существовавшіе плодами охоты, слишкомъ привыкли видѣть и проливать кровь, чтобы лишнее упоминаніе о ней могло разстроить имъ нервы.

Мысли ихъ, повидимому, отклонялись совсѣмъ въ другую сторону.

— А что же вѣтеръ? — спросилъ Яякъ съ разочарованіемъ въ голосѣ. — Ты развѣ не видѣлъ духа вѣтровъ?

Нуватъ опять сѣлъ на свое мѣсто и старался сосредоточиться въ самомъ себѣ, чтобы уловить нить своихъ видѣній. Черезъ нѣсколько секундъ это ему удалось. Но онъ уже не чувствовалъ достаточнаго подъема духа, чтобы проникнуться величіемъ видѣнныхъ имъ картинъ. Кромѣ того, онъ чувствовалъ сильную усталость, и сонъ, давившій его весь вечеръ, теперь вернулся съ удвоенной силой. Онъ закрывалъ глаза, чтобы лучше припомнить, и чувствовалъ, какъ вѣки его слипаются и внезапный туманъ задергиваетъ образы, возникающіе въ мозгу. Однако, такъ или иначе, нужно было докончить требуемое прорицаніе.

— Я не нашелъ духа вѣтровъ, — вяло заговорилъ онъ, — ни на тверди верхнихъ небесъ, ни въ преисподней вселенной. Тогда я полетѣлъ по нашей землѣ. Нашелъ его среди Бѣлаго моря: сидитъ на торосѣ и машетъ рукавами. Изъ одного сыплется снѣгъ, изъ другого вылетаетъ вѣтеръ…

Говорю ему: — Старикъ, зачѣмъ дѣлаешь вѣтеръ!

— У меня не хватаетъ въ упряжкѣ одной собаки.

— Какой собаки? — спросилъ Кителькутъ.

— Я спросилъ тоже, — сказалъ Нуватъ. — Онъ говоритъ: духи и люди любятъ все пестрое.

— Пеструю собаку? — сказалъ Кителькутъ, соображая. — Если бы вѣтеръ утихъ, можно не пожалѣть.

Вопросъ этотъ касался обрядовой и практической стороны религіи, и онъ сразу почувствовалъ твердую почву подъ ногами.

Яякъ насупился. Въ его упряжкѣ тоже была пестрая собака. Онъ подумалъ, что и ему не мѣшало бы принести жертву «хозяину» этой страны, тѣмъ болѣе, что до сихъ поръ онъ вообще относился къ нему довольно беззаботно. Но собаку онъ отдать не могъ въ виду предстоящаго путешествія, а относительно русскихъ товаровъ, которые такъ нравятся духамъ, онъ даже не зналъ съ увѣренностью, что именно достанется на его долю.