Чукотскіе разсказы

Только два камня Эуннэкай ни за что не хотѣлъ оставить и носилъ ихъ за пазухой уже третье лѣто. Одинъ изъ нихъ былъ кусочекъ чернаго агата, обточенный въ видѣ конуса съ отломленной верхушкой и глубокой царапиной на нижней грани, другой — круглый кремень дымчатаго цвѣта величиною съ орѣхъ. Эуннэкай придавалъ имъ значеніе амулетовъ и, чувствуя ихъ прикосновеніе къ своей голой груди, ощущалъ, какъ будто, таинственную поддержку среди всевозможныхъ невзгодъ своей жизни. Ему казалось, что даже боль въ его груди смягчается отъ прикосновенія этихъ камней.

Кромѣ камней, Эуннэкай любилъ также цвѣты. На своихъ неуклюжихъ ногахъ онъ иногда взбирался на самые крутые склоны, чтобы сорвать большую желтую лилію, пробившуюся сквозь щель скалы и прижималъ къ лицу нѣжные лепестки, не умѣя дать имъ названія, не имѣя даже словъ, чтобы опредѣлить тотъ или иной оттѣнокъ яркости, будившій въ его сознаніи неопредѣленное чувство красоты. Проходя по горнымъ лугамъ, разукрашеннымъ яркими красками альпійской флоры, онъ иногда бросался на землю, катался, какъ оленій теленокъ, взадъ и впередъ, приминая своимъ тѣломъ алыя, фіолетовыя и голубыя головки, срывалъ ихъ обѣими руками, чтобы приложить къ своимъ щекамъ и волосамъ, и незамѣтно засыпалъ среди цвѣтовъ въ своей бурой кукашкѣ, какъ будто полярная пародія первобытнаго царя природы, заснувшаго на пышномъ цвѣточномъ ложѣ, подъ знойнымъ кровомъ тропическихъ небесъ.

Но цвѣты были, по его мнѣнію, хуже камней. Ихъ красота была слишкомъ непрочна. Было безполезно уносить ихъ съ собою, такъ какъ они тотчасъ же портились и увядали. Ихъ приходилось отбрасывать прочь, не имѣя возможности даже соорудить узорное украшеніе на скалѣ изъ осыпающихся лепестковъ, разлетавшихся по вѣтру, какъ пухъ мертвой птицы.

Однако, на этотъ разъ ему не попалось ничего, что было бы достойно присоединиться къ его сокровищамъ. Дресва на берегу Мурулана состояла изъ обломковъ песчаника тусклаго свѣтложелтаго, сѣроватаго и зеленоваго цвѣта. Даже формы ихъ были угловаты и неправильны. Маленькая горная рѣчка не имѣла досуга, чтобы правильно обтачивать обломки каменныхъ породъ, загромождавшихъ ея теченіе, и только дробила ихъ на самыя мелкія части, съ шумомъ сбѣгая внизъ по скату долины.

Порывшись немного въ дресвѣ, Эуннэкай поднялся на ноги и неловко полѣзъ обратно на косогоръ. Онъ чувствовалъ себя, все-таки гораздо лучше прежняго. Продолжительный отдыхъ всегда приносилъ ему облегченіе. Грудь его перестала болѣть, нога ныла значительно слабѣе. Надо было продолжать прерванный путь, не то ему никогда не добраться до наледи. Взваливъ на плечи свою котомку, Эуннэкай довольно бодро пустился въ дорогу.

Смутныя мысли медленно ползли въ его головѣ, слѣдуя другъ за другимъ непрерывнымъ рядомъ, словно цѣпь его хромающихъ шаговъ.

— Вотъ ламуты! думалъ онъ. — Они не носятъ котомки на плечахъ… Лукавые люди! Выдумали взвалить свою тягость на оленью спину. И пѣшкомъ не любятъ ходить! Дядя его, Эйгелинъ, когда увидитъ ламутское кочеваніе, смѣется: «Хорошъ пастухъ! Сзади стада верхомъ ѣдетъ! Свои ноги жалѣетъ, а оленьи нѣтъ!»…

— Правда! — Эуннэкай неодобрительно покачалъ головой. — Грѣшно отягощать лѣтомъ оленей! Это значитъ служить враждебному духу Кэля, приводящему «хромую болѣзнь»!

Подумавъ о Кэля, Эуннэкай со страхомъ посмотрѣлъ вокругъ. Вѣдь и его болѣзнь, конечно, тоже была дѣломъ враждебныхъ Кэля. Кто-нибудь изъ нихъ, навѣрно, возненавидѣлъ его родъ. Можетъ еще дѣдъ или прадѣдъ обидѣлъ его, обошелъ его жертвой, пренебрегъ въ началѣ осени окропить закатъ кровью чернаго оленя, убитаго среди пустыни, или что-нибудь въ этомъ родѣ, а онъ выместилъ злость на Эуннэкаѣ и въ минуту его рожденія вывернулъ ему ногу и исковеркалъ грудь… А что если и теперь онъ не оставилъ Эуннэкая въ покоѣ? Если онъ тутъ, совсѣмъ близко? Вѣдь видѣть его глазами нельзя!.. Онъ вспомнилъ, что недалеко находилось ущелье Уннукина, названное такъ по имени чукотской семьи, которую Кэля погубилъ тамъ. Двѣ жены Уннукина родили ему пять сыновой и пять дочерей, и никто изъ нихъ никогда не зналъ, что такое болѣзнь. Но Уннукинъ обѣщалъ злому духу оленя и забылъ исполнить обѣщанье. И вотъ, когда Уннукинъ прикочевалъ въ это ущелье и остановился на ночлегъ, Кэля явился ночью и унесъ его обѣихъ женъ и пять сыновой, и пять дочерей. Только Уннукинъ остался въ живыхъ, въ ужасѣ покинулъ стадо и шатеръ и бѣжалъ, куда глаза глядятъ.