Чукотский анекдот

— Это результат тоталитарной идеологии и жесткого централизованного управления страной и людьми в Советском Союзе. Я хорошо изучил эту проблему и, по-моему, разобрался в ней. Чукчам и эскимосам долгие годы упорно и не без успеха вбивалась мысль о том, что лучше, чем коммунисты-тангитаны для них никто ничего не сделает.

— Это еще что за мутанты такие — коммунисты-тангитаны?

— Приезжие коммунисты, — пояснил Роберт. — Официально такого разделения не было среди членов партии, но посланец райкома, окружкома, обкома, а то и Москвы по коммунистической «породистости» стоял выше местного, доморощенного члена партии.

— Чертовщина какая! Это похоже на анекдот. А что же люди?

— Люди были одурманены пропагандой. Прежде всего, их постарались всеми силами убедить, что прежняя жизнь была недостойна настоящего человека. Вера в духов, старинные обычаи, сказки, легенды, обряды — все это удел диких, а дикие не могли рассчитывать попасть в коммунизм, земной рай. А кому не хочется в рай? Вот и старались. Отказывались от своей прошлой жизни, старались во всем подражать тангитанам. Человек, с грехом пополам освоивший русскую гармошку, почитался на порядок выше виртуоза игры на старинном бубне, а уж танцующий вальс по сравнению с исполнителем эскимосского танца был выше всяких похвал.

— Неужели не находилось умных людей или просто здравомыслящих, понимавших, что все это невероятный вздор? — возмущенно заметила Сьюзен.

— Наверное, находились, Но они не смели и пикнуть, потому что всякая критика культурной политики коммунистической партии по отношению к местным жителям воспринималась как антисоветчина, а это уже серьезное преступление. Была такая статья в Уголовном кодексе СССР — «антисоветская агитация и пропаганда». Кара была строгой.

— Мне теперь становятся понятными апатия и безразличие местных жителей. Они словно плывут по течению потока, ведущего в никуда.

— Народ потерял свой стержень. — задумчиво проговорил Роберт. — Можешь себе представить состояние человека, которому вдруг объявили, что он дикарь, не вполне человек и должно пройти какое-то время, прежде чем он сравняется с тем же тангитаном, коммунистом, достойным жить в светлом будущем — коммунизме? Этот комплекс неполноценности вбивался в сознание умело и коварно. А тут еще алкоголь, который является ядом для организма аборигена Арктики. Спаивание местного населения было выгодно для приезжих. Ослабленный алкоголем человек, с одурманенным мозгом, в котором билась только одна мысль — где бы еще выпить, легко поддавался пропаганде, свыкался с мыслью о своей недостаточности для жизни в современном обществе.

— Это ужасно! — проронила Сьюзен.

— Знаешь, Сьюзен, такие вещи делались и в нашей стране — в Америке. Вспомни политику «Бюро по делам индейцев», его бредовые идеи о насильственной ассимиляции индейцев и эскимосов, запреты в школах родного языка. Многих детей физически наказывали только за то, что они заговаривали на родном языке. Разница не очень большая, но наши люди сумели сохранить в селах чувство собственного достоинства, гордость.

— Знаешь, Боб, честно говоря, меня уже не интересует сокровище деда, — медленно проговорила Сьюзен. — Иногда даже думаю, что было бы лучше, если бы его вовсе не оказалось. Начнутся хлопоты, могут возникнуть всякие неприятности. Можно сказать, они у меня уже начались. Томми очень недоволен моими долгими отлучками. Он хочет взять отпуск и поехать со мной на Чукотку.

— Томми молодец! — усмехнулся Роберт. — Он друг надежный и понимающий. Я искренне завидую: тебе удалось встретить человека, который по-настоящему предан и понимает тебя.

После происшествия в Въэне Аркадий Пестеров на какое-то время притих, словно пришибленный.

Сьюзен даже всерьез опасалась за его физическое здоровье. Но на все вопросы о своем самочувствии он с грустной улыбкой отвечал, что с ним все в порядке, если не считать большого синяка под глазом. Когда отек опал, Пестеров с облегчением обнаружил, что глаз, слава богу, цел и видит. Но пока приходилось ходить в больших темных очках.

— Неудачно упал, — ответил он на вопрос Михаила Меленского.

Но неудачно падает обычно человек, нетвердо стоящий на ногах, и Михаил Меленский сразу догадался, что Аркадий в столице Чукотского автономного округа сорвался. Ну что ж, бывает. Кто не падал, тот не поднимался.

Сама же Сьюзен, обеспокоенная душевным состоянием своего сотрудника, старалась всячески отвлечь его, загружала работой, не оставляла его одного. В другое время Аркадий такое повышенное внимание к своей персоне расценил бы несколько иначе, но сейчас он понимал, что Сьюзен догадывается об истинных причинах его душевных терзаний. Все было бы иначе, если бы это случилось в другое время, когда Аркадий вел жизнь тихого алкаша, с утра слегка пьяного, а к вечеру уже сильно поддавшего. В таком состоянии он мог и упасть, и подраться, и видимые знаки такого образа жизни на внешнем облике считались естественными и понятными.